Лина летела вниз и печально
размышляла о том, как глупо всё вышло. Ещё грустнее было от того,
что поумнеть она уже не успеет...
Паники не было. Вероятно, в попытке
защититься от безумия, сработал некий рефлекс, притупив осознание
того, что жизнь сейчас оборвётся.
Где-то вверху остался взбешённый
маньяк, снизу навстречу нёсся пустынный тротуар – ни шанса смягчить
падение: ни балкончика, ни пандуса, ни деревца, а всё снаряжение
трудяги-экстремала без страховочной верёвки не имело смысла.
Мерзкий холодок скользнул от солнечного сплетения к затылку, но
страх так и не пробился. Только жалость к себе и недоумение. А ещё
было неприятно смотреть на землю, и девушка шевельнула руками, чего
хватило для оборота тела в воздухе. Чуть задержала взгляд на
зеркальной стене небоскрёеба: серый костер волос, впивающиеся в
воздух пальцы рук, шальной блеск глаз – и мгновенное видение
красно-серого пятна на мостовой...
"Гадость! Лучше уж небо..."
Синее, спокойное, оно словно шептало:
не бойся, пятна ты уже не увидишь...
"Мда..."
Небо не удалялось и не приближалось,
вокруг всё словно застыло в невесомости – вершины небоскрёбов были
уже слишком далеко, чтобы по ним угадывалось движение. Лина
расслабилась, прекратила бессмысленно цепляться за воздух, лишь
следила взглядом за птицей, парящей в вышине.
Птица подозрительно напоминала
человека. Смешно.
И всё-таки, как же глупо! Ей ли не
знать, какие проблемы приносит излишне острый язык? А уж злить
странного типа на крыше ста-тридцати-этажного здания – не верх ли
безумия? Впрочем, кто же знал, что безобидное "жертва опытов над
хомячками", обычно вызывавшее только смех у адресата и разряжавшее
любую нервную обстановку, может так взбесить человека, ничуть не
похожего на грызуна…
Как там говорили – ошеломить маньяка?
Кажется, Лине это удалось вполне. И без того подозрительно тянущий
к ней лапы всклокоченный незнакомец совсем взбеленился и, что-то
зловеще бормоча, бросился к девушке, та шарахнулась, упираясь в
бортик, ну а бортик... бортик был сломан. И вот...
И вот оно – синее небо и странная
птица вдали.
Она как будто увеличивалась в
размере, словно падала ещё быстрей – но разве может птица падать
быстрей человека? Да и птица ли это?
Недоверчивый смешок был больше похож
на всхлип. Сверху, настигая девушку, несся маньяк. Принятый за
крылья плащ трепетал на ветру, ног же видно не было – максимальное
ускорение обеспечивалось вертикальным положением тела. Безумный
взгляд, вытянутые рыбкой руки. Этак он раньше Лины вонзится
столбиком в мостовую. Что ж, хоть какая-то компания.
"Хм, а не слишком ли долго я
падаю?"
Бум!..
***
Бо-ольно! Как же больно.
Впрочем, как-то недостаточно больно,
пожалуй. Или всё-таки чересчур? Разве мокрому месту вообще может
быть больно?..
Ощущения, конечно, не из приятных:
болел затылок, поясница и чуть пониже её, а поверхность под спиной
была твердой и довольно холодной – всё-таки мостовая? Тихо
постанывая, горе-птичка перевернулась на живот, с удивлением
замечая, что чувствует и руки, и ноги. Зрение только отнялось – не
видно ни зги. Но через мгновение глаз резанул слишком яркий,
ядовито-зеленый свет, а ухо – визг, противный до тошноты. Как-то
так мог бы орать падающий в пропасть человек, когда голос рвётся и
сминается эхом.
Девушка дернулась, двинувшись
многострадальным затылком о глухо звякнувшую железку, ссутулилась,
потирая набухающую шишку, затем чуть отползла от коварной железки,
огляделась – света было вовсе не так много, как показалось с
непривычки, – но его хватило, чтобы понять, наконец, что находится
она в своей комнате и всего лишь упала с кровати.
Волна облегчения прокатилась по телу,
расслабляя, и оставляя по себе липкий холодок испарины. Вдох-выдох
был судорожным, словно до сих пор и не дышалось, руки мелко
подрагивали, а подняться на ноги так и не вышло. Казалось, остаток
сил вбирал в себя мерзкий вой, периодически меняющий тональность, в
одном ритме с ним затухал и вспыхивал свет в щели между шторкой и
рамой окна. Кое-как подтянувшись, девушка сдвинула плотную ткань в
сторону, и выглянула наружу – картинка действительности сложилась
окончательно.
