Глава 1
По лабиринту коридоров
Во тьме осеннего леса слышался шум деревьев и журчание протекающей неподалеку речки. Каждое дуновение ветра напоминало о приближающейся зиме, и дрожь устроила по телу марафон, оставляя за собой мурашки. Босые ноги холодила опавшая листва, и наигранное спокойствие сменялось тревогой каждую минуту, пока эти чувства не смешались и не взорвались в самой груди от голоса Цоколя.
– Что-то ты совсем, Тихушник, бдительность потерял. Ты вообще видел, что у тебя на втором этаже происходит? Бордель на притоне, кинжал на патроне, – с каждым словом голос становился яснее, и я чувствовал приближение собеседника, но не видел его, – где ты вечно пропадаешь? Вчера скорая в подъезд не попала – бабушка от инфаркта умерла. На пару минут опоздали. А где был в это время Тихушник? Снова по лесу шатался, птичек слушал. А тебе птички сказали о том, что ты идиот? – фразы уже вращались вокруг меня, становясь то тише, то громче. Я вертел головой, пытаясь поймать слова, а потом и сам начал кружиться. Каждая реплика Цоколя раскручивала меня, как волчок – я начал спотыкаться о свои ноги, цепляясь глазами за быстро меняющуюся картинку. Спустя некоторое время голос наконец стих, и я обессиленно рухнул на землю.
– Вставай! – Поздно уже в ногах валяться. Хватит молчать! Вставай! – он внезапно дернул меня за шиворот и поднял вверх. От этого резкого движения, я пришел в себя, – О чем ты все время молчишь? Поведай мне, Тихушник!
– О том, что бесполезно говорить вслух, тем более тебе, – попытался я передать эстафету виновного.
Цоколь сделал вид, что задумался, внимательно рассматривая мое лицо, и отпустил мой ворот. Пронзительный взгляд – совершенно невинный, но в то же время холодный как лед, пробирал до костей. Из-за вечно больших зрачков, напоминающих две бездонные ямы, его глаза казались совсем черными. Но я знал, что на самом деле они были окрашены в цвет пасмурного неба. Длинные седые волосы, как обычно, собраны в пучок. Сам он был маленького роста, в меру спортивен, постоянно носил серый балахон и высокие черные ботфорты, которые громко цокали, предупреждая о приближении. Таким представал Цоколь в человеческом обличии. Я ни разу не видел его превращения и не был у него в гостях, изредка лишь проходил мимо грязных окон старого многоэтажного дома, слепленного из пепельно-серых кирпичей. Казалось бы, абсолютно заурядная постройка, но этот дом считался городской легендой, так как он был первой многоэтажкой в нашем районе. И по мере появления в городе похожих домов, он становился поводом для слухов и всяких небылиц.
– Уж не о своих ли тесных отношениях с Новостроем ты боишься мне рассказать? Думаешь, если у меня окна в грязных разводах, так я не вижу ничего? Ошибаешься, Тихушник. Я знаю, что ты помогал ему с несущими стенами – ай да зря, помогал. Доверять ему нельзя. Попомнишь мои слова. Со временем только их вспоминать будешь… вспоминать будешь, – эхом донеслась последняя фраза Цоколя, а сам он уже растворился в дали леса.
Я продолжал стоять на месте, словно ноги превратились в фундамент, вкопанный в землю. Думал ли я о словах Цоколя или о завтрашней встрече с Новостроем – не знаю, но мне совершенно не хотелось возвращаться домой. Всю ночь я блуждал по лесу, слушая пение птиц, и только утром отправился на свою улицу Правды.
Шаг за шагом, я впитывал влагу из асфальта, по которому только что прошел октябрьский дождь. Я шел за дождем, а не после дождя. «Я жил за вождем, а не после вождя», – так постоянно говорили Хрущи, над чем я изредка посмеивался в своих стенах. Только теперь пришло осознание, что на моем веку было бы глупо так выражаться, и единственный, за кем могу пойти я – это дождь.
