— Тесой, жив?
— Жив-жив, — эхо вторило Цою, поднимаясь со дна обрыва, куда
спрыгнул искатель, не найдя иного способа спуститься.
— Всио хорошо? — невидимый голос Анны доносился c высоты
небес.
— Да, — бодро ответил, а сам, держа в голове число двести
одиннадцать, наблюдал, как переломанные кости срастались под липкие
звуки и причудливое потрескивание, как кишки окровавленными змеями
заползали во чрево. Все это видел не раз, падая и разбиваясь и с
большей высоты.
Посмотрел на часы, закрепленные на запястье поверх нарукавника;
новенькие совсем, взятые в Резервации Второго Эшелона, только
кровью заляпанные. Большим пальцем уцелевшей руки смазал красную
жидкость со стеклышка. Пытаясь разглядеть, потянул ближе вместе с
конечностью, не успевшей срастись. Не рассчитав сил, вырвал ее из
локтевого сустава. Взвыв от боли, вернул обратно, позволив волокнам
мышц схватиться и полностью восстановиться.
Запрокинул голову, хрустнув шейными позвонками. Щека дернулась
от стрельнувшей боли.
Десять минут адских мук и будет как новый.
Вытащил из кармашка плотного жилета небольшую трубку, полученную
от Анны. Раньше, бывало, ранил язык, щеки, а теперь, с ее слов,
подобного не повторится.
Прикусил резиновый брусок, сильно стиснув в зубах.
Хруст, — замычал, топя и подавляя крик боли в разбитой грудной
клетке, — позвоночник вправился с треском. Каждый вдох пробивал
горло изорванным хрипом, и, наконец, дыхание выровнялось — пробитое
легкое зажило. Вдыхать чаще не стал, не хотел терять много
крови.
Совсем скоро все заживет.
Локтевой изгиб сросся; сжимал и разжимал пальцы рук. Легкое
покалывание на кончиках — кровь прилила, — чудесное ощущение,
словно касался поверхности льда. Щиплет. Оперся на обе руки, чуть
приподнялся. Подтащил оторвавшуюся от удара ногу к тазу; так и
билась в конвульсиях. Разорванные волокна мышц наперегонки с кожей
принялись жадно срастаться и судороги прекратились. Костюм жалко:
вымок в крови, изорвался, железом разил. Крови с литр потерял,
разбившись. Хотя, как тут знать: красное смешалось с серым в бурую
массу, похожа на грязь. Воды напиться потом, — убережет от
обезвоживания, и кровь быстрее восстановится.
— Я готова, — будто отовсюду прозвучала Анна.
— Жди, — освободив рот от трубки, произнес искатель. — Еще минут
пять.
— А что там?
Искатель не ответил, лишь зажмурившись, глянул наверх, безмолвно
осуждая нетерпение спутницы.
Пепел падал, покидая высоты свинцового неба; крошки летели в
лицо, застилая глаза. Бескрайние, немые днем и ревущие в ночи земли
Пепелища, скалы, обуглившиеся обрубки сгоревших деревьев — все
будто вымазано тленом, состояло из него одного.
— Можно? — настойчиво спросила Анна спустя пять минут и не
секундой больше. — Мне не очень хорошо здесь, Тесой.
— Моча с тобой, — напомнил искатель, перекрикивая скалистые
выступы, — ничего не бойся.
Осмотрел себя, почти оправился от падения. Еще бы одежку такую
найти, чтобы раз и как новая, но такой не бывало, даже в Старом
мире.
Послышалось низкое шипение, за ним — тяжелое плюханье, шарканье,
— пух-пух, колыхался пепел.
Искатель повернул голову на звук; тучный огнедых выползал из-под
толщи тени, что отбрасывали скалистые горы. Огромный ящер,
пробужденный запахом человеческой крови, двигался к лежавшему, не
успевшему оправиться Цою. Полз, еле волоча грузную тушу, вяло
перебирая мощными чешуйчатыми лапами, надувая шипастые мешки у
самой челюсти. Цой незаметно опустил ладонь на рукоять Ляли,
лежавшую под боком — сжал, выжидая приближения твари. Огнедых
скалился, радуясь легкой добыче, осталось поджарить и закинуть в
пасть. Мясо — диковинная редкость на Пепелище, а человеческое —
подавно.
Раздвоенный, черный от гари язык облизывал зубища, точно ржавые
гвозди, криво торчавшие из доски.
