Представьте себе, что вы отлежали руку во сне. Затем проснулись и свежая кровь, наполненная кислородом, снова устремилась по своим артериям. Помните, что чувствуете в это момент? Думаю, что да. Так вот при выходе из состояния DС, глубокой консервации, ощущения очень похожие, за исключением того, что это происходит со всем телом одновременно. Состояние это так себе, глаза вылезают из орбит, а тебе самому хочется выскочить из кожи или поскорее умереть. Но, как и всему в этом мире. Процессу расконсервирования наступает конец. Система методично очищает клетки от веществ, замедляющих их жизнедеятельность почти до нуля. Процесс сопровождается многократным прокачиванием крови через разнообразные фильтры. При этом тончайшие иглы вводят во все части тела химические реактивы. И вот наступает момент, когда распахнутые глаза начинают фокусироваться, а мозг обрывочно мыслить.
Мой взгляд прояснился, и я сразу понял, что происходит. Понял по прошлому разу. Первый раз был тренировочный. Врачам нужно было проверить, как мы переносим состояние deep conservation. Итак, иглы втянулись обратно в капсулу, а ложе приступило к пневматическому массажу тела.
Я смотрел сквозь прозрачную крышку капсулы и не понимал, почему потолок расположен так высоко. Память вернулась ко мне достаточно быстро. Неужели, что-то пошло не так и проект остановили?! Крышка капсулы щелкнула и разъехалась в стороны. Я взялся за ее края и сел, оглядываясь вокруг.
– Ага, еще один проснулся, – сказал тощий и лысоватый человек со странным акцентом, одетый в белый балахон.
Я увидел, что точно также в капсуле сидит Джи Чен, одетая в комбинезон с большой эмблемой Организации Объединенных Наций на рукаве, как и у всех нас. Чен астрофизик из нашей команды. По её спокойному, лишенному эмоций лицу, никогда нельзя было понять, о чем она думает.
– Вы кто? – спросил я тощего человека.
– Доктор Штейн, Томас Штейн, – ответил он. А Вы, судя по надписи на капсуле, Максимилиан Готье.
– Верно, можно просто Макс. Всё сорвалось?
– Что сорвалось? – спросил он.
– Полёт, – сказал я, рассматривая помещение. Это была небольшая комната высотою около трех метров, в ней стояли пять наших капсул и еще какое-то оборудование, которое я не смог сходу идентифицировать. Возможно медицинское. Но в любом случае это не мог быть отсек нашего корабля «Надежда».
В это время, с характерным щелчком, раскрылась еще одна капсула, и из нее показался светлая, в прямом и переносном смысле, головка Лизы Смол, нашего радиоинженера и второго пилота.
– Ага, Лиза Смол, – приветствовал девушку Томас Штейн, он склонился над какими-то мониторами своего оборудования, и я впервые обратил внимание, что к нему подключены наши капсулы.
– Где, мы? – спросила Лиза, повернув в мою сторону острый носик.
– Наверное, что-то с кораблем и полёт отложили, – пожал я плечами.
В это время раскрылись сразу две капсулы, и нам предстало удивленное лицо Джона Финна, нашего капитана и кислая физиономия биолога и врача Бориса Леонова. Финн сразу выбрался из капсулы и пошел ва-банк.
– Почему отложен полёт? – спросил он доктора Томаса Штейна.
– Я всего лишь врач, – ответил тот, и Макс снова отметил странный акцент, возможно немецкий.
Открылась дверь и в комнату вошла шатенка небольшого роста с острыми чертами лица и внимательными карими глазами.
– Все ответы потом, и не от меня, – продолжил тем временем доктор, – а, это мой ассистент, доктор Шейла Хилл, она разместит вас. Отдохните пару часов, после чего мы снова соберемся, и кто-нибудь ответит на ваши вопросы. А сейчас извините, мне нужно обработать множество данных о вашем состоянии. Консервирование сложная и не ординарная процедура.
