Анна смотрела на куратора и пыталась сосредоточиться на ее
словах, блокируя мысли сидевших рядом с ней членов совета
поселения. Она взглянула в окно, подумав о дочери, и тот час же
получила от нее привет, Моня ‒ так ласково называли ее домашние ‒
послала ей в ответ веселую картинку: она под присмотром Мыры и
желтого шарика, названного с подачи бабы Гали «Дружок», играла в
детском городке, который Анри привез из очередного рейда и
собственноручно собрал. Монстра отсутствовал, что могло означать
только одно: зверь ушел охотиться.
Прошло больше двух лет с того момента, как Лола устроила на нее
охоту, но за короткий промежуток времени событий случилось столько,
что хватило бы на десяток. Их черноволосой, синеглазой малышке шел
уже третий год, а Луи Жерару Филиппу Ги, десятому графу де Ланвиль,
мирно спавшему в слинге у теплого тела матери, едва исполнилось
четыре месяца. Анри и Анна давно не скрывали своих отношений,
события более серьезные заставили забыть о необычности их союза,
который, некоторым образом, обеспечил бессмертным относительную
безопасность в этом быстро изменившемся мире.
После столкновения с Лолой Анна и Монтея проспали благополучно
всю ночь и почти весь следующий день, Анри неотлучно находился
рядом, доктор заглядывал несколько раз, надеясь получить новости,
и, конечно, баба Галя безвылазно сидела на кухне, заливая ее
слезами. Она принесла завтрак своей детке, но узнав, что та до сих
пор не проснулась, осмелилась задать вопрос, повергший Анри в
ступор:
— А жива ли она, Анри, вы проверяли, дышит ли моя детка?
Он ошеломленно взглянул на нее и нахмурился. — Мне не нужно
проверять, чтобы знать это. Я слышу стук их сердец из любого угла
дома и даже дальше.
Не глядя на его лицо, она облегченно закивала головой. — Вот и
ладно, вот и ладно... Я тут пока посижу... Мало ли что... — женщина
боком проскользнула мимо бессмертного на кухню и убрала в
холодильник заботливо укутанную еду. — Встанет Аннушка, а завтрак
уже здесь, никуда ходить не надо. Намучилась поди... — она мельком
взглянула на графа. — Что-нибудь рассказала? — и когда тот
отрицательно покачал головой, вздохнула. — Ох, горемыка! Никакого
покоя ей нет! И дитю досталось! Охо-хо... Вот ведь зараза, эта
профурсетка! Сегодня за завтраком все ждали детку-то мою, думали,
что придет, да объяснит нам, что, да как...
Дальше он просто не стал слушать, да Галина Васильевна и не
нуждалась в его присутствии, она полночи и первую половину дня
провела за беспрестанными беседами и обсуждениями того, что
случилось, сначала в столовой, потом в доме, где жила, затем опять
в столовой. Позавтракав, люди не торопились расходиться по рабочим
местам, пока куратор, раздраженная этими пересудами, не повысила
голос и не пригрозила карательными мерами, лихорадочно соображая
какими, если кто-то о них спросит.
В день происшествия, несмотря на позднее время и немного придя в
себя, поселенцы, не сговариваясь потянулись в столовую, и хотя ужин
давно прошел, Вера Константиновна не возражала против их
присутствия, наоборот, сама находясь еще под впечатлением ужасов
пережитой сцены и понимая состояние людей, даже заварила чаю и
выложила остатки печенья и пирогов. Сначала все молчали, с
сочувствием глядя на Настю, муж, сидевший рядом, крепко сжимал ее
руку, периодически подкачивая спящего в коляске сына.
Баба Галя, наконец, не выдержала. — Кто-то, кроме Насти, видел,
как это началось? Откуда зараза эта взялась?
Завхоз крякнул. — Вот ей богу, странная ты, Галина, женщина. Уж
сколько времени мы живем с ними бок о бок, а до сих пор понять не
можем, как они иногда, словно из-под земли вырастают. Я увидел
только, как Лола Настю за горло держала. — он помотал головой,
отгоняя воспоминания. — Ужас! Хотел крикнуть, а голоса-то и нет!
Так-то вот!
