Тринадцатилетний Вилле, внук военного наместника, вместо полагающихся ему занятий по стратегии и баллистике предпочел нынче утром удрать через окно своей комнаты, когда господин Жан-Жак, его наставник и воспитатель, деликатно, но вместе с тем непреклонно и даже сурово постучал в дверь. Спустившись по бронзовой водосточной трубе, украшенной всякими химерическими головами и завитушками, из-за чего труба была словно предназначена для того, чтобы по ней карабкаться и спускаться, Вилле на первое время решил переждать в пышных кустах чайных роз. Он высматривал, когда от заднего двора отъедет фургон, в котором на кухню каждое утро доставляли фрукты и овощи, чтобы запрыгнуть в него и затаиться под промасленным холщовым пологом среди пустых ящиков и луковой шелухи. Вилле поступал так частенько, когда дела разного рода важности и неотложности требовали его присутствия в городе, – например, приезд цирка или выступление труппы бродячих артистов – а возница, толстый добрый Анри, то ли не замечал своего пассажира, то ли молчаливо, с улыбкой в седые усы, одобрял. По возвращению домой Вилле непременно ожидало наказание – розги, когда он был совсем ребёнком, и работа на конюшне среди слуг, когда он подрос, но он считал это вполне разумной платой за не полагающиеся по статусу развлечения. Правда, за сегодняшнее его вполне могли сослать на конюшни навечно: городской карнавал, обещавший продлиться до полуночи, вынуждал Вилле нарушить одно из самых главных неписаных правил – не покидать резиденцию после девяти вечерних ударов часов. Но Вилле предвкушал карнавал почти месяц и уже порядком извёлся. До правил ли здесь, когда впереди – грандиозный, бывающий лишь раз в пять лет праздник…
Розы качались перед лицом и одуряюще пахли – кремовые, как украшение на торте, цветы. Откуда-то сверху на плечо Вилле бухнулся крупный бронзовый жук и, оставшись лежать на спине, принялся беспомощно перебирать лапками, пока великанская человеческая рука аккуратно не перевернула его. Жук, благодарно прожужжав, улетел. Справа, из-за густой череды буков, окаймлявших прогулочную аллею, поднималось солнце и уже чувствительно пригревало. Вилле поразмыслил и решил скинуть клетчатый жакет. Невысоко в небе проплыл позолочённый лучами белый дирижабль жандармерии, тоже спешащий на праздник – наблюдать за порядком. Весело переговаривающиеся служанки в центральном крыле мыли стёкла в распахнутых рамах. «Безобразие», – чётко сказал где-то над головой и сбоку голос наставника. Вилле, хоть и невидимый в этих розах, пригнулся.
По тёмным камням аллеи зацокали копыта, подкованные железом, но поступь, слишком лёгкая для везущего тяжёлый деревянный фургон ломового коня, издалека подсказала Вилле, что это один из гвардейцев стражи. Он даже не стал высовываться из своих кустов. И действительно – потянуло сладким табаком, когда гвардеец, приблизившись к убежищу Вилле, неспешно проехал мимо. Сквозь ветви мелькнули серебро и синь – цвета гвардейской формы, взметнулся чёрный лошадиный хвост, отгоняющий мух. На боку у гвардейца висела сабля, при каждом шаге лошади ударяющая ей по крупу. Гвардейцы внутренней стражи не носили огнестрельного оружия. По оттиснутому на богато украшенных ножнах родовому гербу Вилле понял, что это Марк. Но он не стал окликать Марка, хотя в другое время непременно бы с ним поздоровался и поболтал. Марк был хорошим другом, но даже ему необязательно было знать о планах Вилле на сегодня.
А планы были – грандиозные. Сперва в фургон, где в душистой тесноте между ящиков, в тёплом тяжёлом воздухе, причудливо смешивающим ароматы влажноватой земли, кореньев, зелени, цитрусов, яблок и груш, он будет опираться спиной о деревянные стены и, всматриваясь в щели между досками, ждать, пока не замелькают кипарисные кущи, за которыми дорога, ведущая от резиденции, – пыльная, белая и прокалённая – сворачивает к горбящемуся над речкой мосту. Затем, перед самым поворотом, Вилле спрыгнет, потому что у моста тоже гвардейцы. Он пройдёт через поле, заросшее дикими травами, достающими почти до пояса, и спустится к берегу там, где вдоль реки стоят серебристые лавры, бросающие на берег и воду прохладную тень. Здесь Вилле перейдёт реку по рассеянной на мелководье цепочке камней брода, минуя плещущихся крестьянских детей, кто-нибудь из которых не преминет окатить одинокого путника смехом и брызгами. Может, Вилле тоже чуть-чуть поплавает с ними, но это только если Анри и его фургон не запоздают: карнавал начинается в одиннадцать, а до главной городской площади ещё идти и идти. Через маленькую деревеньку, вырастающую прямо от противоположного берега, деревеньку с её плоскими крышами, крытыми шелестящей соломой, и дремлющими в тени собаками в рыжеватых подпалинах; через извивающиеся, как гремучие змеи, мощёные сбитым булыжником многочисленные улочки ремесленных и рабочих предместий; через несколько богатых кварталов, где в небо на семь этажей высятся мраморные дворцы с собственными садами и террасами искусственных водопадов. Минуя сначала мирно объедающих полусухую траву лошадей, пасущихся на деревенском выгоне в тени каменных жестколистых дубов, потом – шарахаясь на дорогах от них же, запряжённых в возки и телеги, потом – вдыхая фантастический, словно дыхание хищного зверя, чад от ползущих по улицам автомобилей, которых в центре города так много, что именно они, а не люди, кажутся его обитателями, Вилле вольётся в праздничную толпу. Яркую и разнородную – кого только ни бывает на празднике! Здесь и знатные разряженные дамы, держащие под руку мужчин в пиджаках и моноклях – выходят из автомобилей, грациозно ступая по мраморным плитам площади смело обнажёнными до колен ногами в остроносых узких туфельках; здесь и дородные краснолицые лавочники вместе со всем своим семейством – кто прогуливается просто так, кто, заранее получив разрешение бургомистра и уплатив необходимые взносы, бойко торгует с тележек-лотков пивом, выпечкой, сластями; здесь и бегающие и смеющиеся дети всех возрастов и сословий – свободные, как ветер, дети бедняков и такие, как Вилле, кто без спроса удрал из дома. Здесь и гвардейцы, и жандармерия. Здесь тайные шпионы короля. Здесь и доносчики, и осведомители, и карманные воры, срезающие кошельки и снимающие с рук браслеты и часы, и торговцы наркотической смесью, и падшие накрашенные женщины. Здесь, пугают родители на ночь своих непослушных отпрысков, и дикари с Юга.
