Предрассветную тишину разорвал истошный крик. Лес не услышал или
только сделал вид.
- У нас мальчик. Посмотри, наш сын, – сказала женщина.
- Да, наш сын.
Мужчина не смотрел на синюшного младенца, все его внимание
проковала дорога.
- Может нас не заметили, может никто не поедет следом?
- Может быть, Марья. Не успели мы до Поганки, так и чуял, стоило
ехать раньше.
- Все хорошо, мой славный, все будет хорошо, - сказала Марья то
ли мужу, то ли ребенку. – Слышишь, никого нет на дороге? Мы тут
одни одинешеньки.
- Если бы, - ответил мужчина и прислонился ухом к земле.
- Что такое?
- Кони вдалеке.
- Что же нам делать?
Лес наблюдал за тем, как решалась судьба несчастных крестьян.
Женщина, прижала ребенка сильнее прежнего и, поджав губы, смотрела
на сына. Ребенок молчал, но никто не предал этому значения. Мужчина
стоял неподвижно, а в его голове словно искры костра летали
мысли.
- Ты сможешь встать?
- Смогу.
- Тогда заверни ребенка в пеленку и слезай, - сказал он, а
сам перекинул через плечо тюк с тем немногим, что они прихватили.
Пока Марья слезала, мужчина обошел телегу и привязал вожжи к
козлам, так чтобы они не мешали лошади.
Топот копыт вдалеке усилился - всадники приближались.
Мужчина скомандовал:
- Но, пошла!
Лошадь послушно потянула заметно полегчавшую телегу.
- Давай руку и не отставай.
Кратким взглядом Марья простилась с надеждой на спасение. Под
топот приближающихся копыт, они скрылись среди деревьев.
***
- Еще чуть-чуть, еще маленько. До того оврага, там и
переждем.
- Они нас не увидят? Они поедут за Ржанкой, да?
- Конечно. Нам нужно схорониться. Ненадолго. Как они проедут
обратно, так мы вернемся на дорогу.
Мужчина кинул тюк на дно небольшого оврага, скатился сам и помог
Марье с ребенком.
- Теперь надо сидеть тихо, - сказал он и сел на землю.
По его спине пробежали мурашки - до того холодной оказалась
земля. Только когда стена деревьев скрыла беглецов от дороги,
мужчина понял, что у него родился сын.
- Дай мне его, Марья, хоть взгляну. А ты пока достань плед
потеплее, а то не сбережем.
- Сева, почему он не кричит? – спросила Марья пока искала
плед.
- Не хочет нас выдать, - сказал он, хоть понимал - это
плохой знак. Он вспомнил, что делала его мать повитуха, когда
новорожденные не хотели дышать. И что бывало, если первый крик так
и не наступал. Мужчина освободил маленькую ножку из простыни,
ущипнул ее и растер огрубевшими от работ в поле руками. Он понимал,
что любой крик может их выдать, тем более детский, ведь он
разнесется повсюду, как круги бегут по воде от брошенного камня.
Через мгновение послышалось тихое «у-а-а», которое переросло в
звонкий плач. Трагедия и победа, заключенные в невинном детском
крике. Всеволод и Марья смотрели на ребенка взглядом полным
родительской любви. Но крик слышали не только они.
- Сева, помнишь, с неделю назад звездочка упала?
- Нет, я не видел. Я вообще многого не замечаю.
- И правда, ты тогда еще с поля не пришел. А я с конюшни шла
когда, остановилась на пороге и гляжу на небе летит
звездочка, но не белая как бывает, а желтенькая. Летит так
неохотно. Так медленно чтобы летела, никогда не видела. И знаешь, -
добавила она, помолчав, - Она будто живая была, не падала, а прямо
порхала, а потом нырнула среди деревьев, как орел за
рыбкой.
- Так может, летела то она намного дальше леса, а так только
привиделось?
- Может быть, но больно чудная была. Я, наверное, по глупости
бабской решила, что это добрый знак и... - не успела она
закончить, как ее прервал муж.
- Тише. Возьми ребенка.
Он отдал ей сына, а сам потянулся за мечом, спрятанным в тюке
среди прочих вещей. Он принадлежал еще отцу Всеволода, который
носил его в пору своей службы мечником при князе. Всеволоду не
пришлось использовать его по назначению, однако обращался он с ним
как следует, так что бороду брить можно, да и привычным он был для
руки. Сколько вечеров он провел под строгим взором отца, который
готовил своего сына в княжьи мечники. Но судьба решила иначе.
