Глава I. Тень над Трансильванией
1456 год. Замок Поэнати, Валахия.
Туман, густой и липкий, как запёкшаяся кровь, обволакивал холмы Валахии с наступлением сумерек. Он не рассеивался даже под утренним солнцем – словно земля сама дышала страхом. В этом краю, где горы смыкались с небом, а реки несли в своих водах пепел сожжённых деревень, даже вороны молчали. Их крики, казалось, были поглощены чем-то большим – чем-то древним, что проснулось вновь.
В полуразрушенной сторожевой башне замка Поэнати, затерянной среди лесов и болот, дрожащими пальцами старый монах выводил на пергаменте слова, которые, по его убеждению, могли спасти души будущих поколений. Его имя – брат Мирча – давно стёрлось из памяти братства. Он бежал из монастыря Скиту, спасая не только свою жизнь, но и правду. Правду, которую церковь предпочла бы сжечь, а народ – забыть. Но он знал: если не запечатлеть это сейчас, то легенда поглотит реальность, и из чудовища сделают героя. А из героя – святого.
Перо скрипело по пергаменту, как крик осуждённого на колу. Каждое слово давалось с болью. Не от холода – хотя в башне было ледяно, – а от воспоминаний. Он видел то, что не должен был видеть. Слышал то, что не должен был слышать. И теперь, в одиночестве, среди гниющих балок и крыс, он пытался вырвать из своей души ту тень, что преследовала его с тех пор, как он впервые увидел его.
«Его зовут Влад. Влад III, сын Влада Дракулы, князь Валахии. Но это лишь оболочка. За ней – не человек. Не зверь. Не демон, как полагают простолюдины. Нет. Это нечто иное. Сила, рождённая из боли, крови и клятвы, что была дана не Богу и не дьяволу, а чему-то… старше их обоих.»
Мирча сделал паузу, вытирая пот со лба. Его руки тряслись не от старости – ему едва перевалило за сорок, – а от ужаса, что не покидал его ни днём, ни ночью. Он слышал шаги. Не за дверью. Не снаружи. Внутри головы. Тихие, мерные, как будто кто-то шёл по коридорам его разума, проверяя, насколько глубоко проник страх.
Он снова взял перо.
«Я видел его в Тырговиште. Город, что стал кладбищем под открытым небом. Тысячи колов – лес из плоти и костей. На каждом – живой или умирающий. Некоторые кричали. Некоторые молились. Большинство просто смотрели в небо, ожидая, когда боль станет милосердием. А он… он ехал верхом между ними, как пастырь среди стада. Без гнева. Без жалости. С холодной улыбкой на губах. И в его глазах… там не было души. Только голод. Голод, что не утоляется ни кровью, ни властью, ни местью.»
Ветер ударил в ставни с такой силой, что одна из них сорвалась с петель и с грохотом распахнулась. Ледяной воздух ворвался в комнату, задув свечу. Мирча вскрикнул, инстинктивно прикрывая пергамент рукой, будто защищая его от невидимого врага. В темноте он услышал – не воображение, не шелест крыльев летучей мыши, а дыхание. Медленное. Глубокое. Ритмичное, как прибой у берегов ада.
Он не обернулся. Не мог. Знал: если посмотрит – увидит его. А тот, кого видят однажды в темноте, уже никогда не остаётся один.
«Говорят, он убил собственную жену, когда она бросилась с башни, поверив ложному слуху о его смерти. Говорят, он проклял Бога за то, что тот допустил падение его отца и позор его брата. Но я знаю больше. Я видел, как он стоял в руинах древнего капища, что скрыто под замком Поэнати. Там, где ещё до римлян приносили жертвы богу, чьё имя нельзя произносить. Там он заключил сделку. Не с дьяволом. С Тьмой. С Той, что ждёт под землёй, пока мир не истечёт кровью.»
Мирча почувствовал, как по шее стекает капля – не пот, не дождь. Кровь. Он не знал, откуда она взялась. Возможно, из носа. Возможно, из глаз. Возможно, это была кровь его – того, кто стоял за спиной.
