Эти бездонные глаза цвета утренней морской волны Ланс альт Грегор увидел сразу, как только шагнул в зал. Еще не затих голос распорядителя бала, но лица всех до единого гостей его светлости повернулись к нему – величайшему менестрелю, которого только рождала земля. Десятки и сотни взглядов. Любопытные, восхищенные, оценивающие, наполненные завистью… Не было лишь равнодушных.
Ланс любил вызывать всеобщий интерес. Любил внимание, восторженные рукоплескания, шепотки за спиной и даже откровенные сплетни. Ведь он артист, он живет для зрителя и слушателя, а они живут для него, питают его вдохновение. Любовь или ненависть – какая разница? Для артиста смертельно только одно – равнодушие толпы, забвение. Когда тебя перестали замечать, перестали интересоваться, ты умер.
Он покинул карету под проливным дождем. Не заботясь, что тугие струи ливня хлещут в лицо, проследил, как слуги – братья-близнецы Бато и Бето – отстегнули ремни, удерживающие кожаный короб с инструментами, и, кряхтя, поволокли его по парадной лестнице. Конечно же, его здесь ждали. Ждали и волновались – едва ли не половина гостей, собравшихся на бал ко двору герцога Аркайлского, прибыли сюда исключительно, чтобы послушать прославленного менестреля, а он задерживался. Как назло карета завязла в грязи, и близнецам пришлось потратить немало времени, чтобы вызволить просевшие по ступицу колеса.
Но он всё же явился. Ланс всегда держал слово, и это тоже выгодно отличало его от большинства избалованных менестрелей на просторах всех двенадцати держав. В особенности, если он дал слово Регнару – своему давнишнему приятелю, придворному магу-музыканту его светлости. Гофмейстер неодобрительно смотрел на лужу, которая натекла с плаща великого менестреля. Ланс ухмыльнулся и сбросил в нее плащ, небрежно потоптавшись по нему, отер желтую глину с сапог, пригладил ладонями волосы и зашагал в главный зал. Близнецы поспешали следом, пыхтя и утирая мокрые лица о плечи.
– Ланс альт Грегор из Дома Багряной Розы! – провозгласил распорядитель.
Менестрель шагнул через порог, купаясь в восхищении, впитывая всеобщую любовь, скользя по волнам восторга.
Покорные взмаху палочки Регнара смолкли валторны и флейты, басы и гобои, клавикорды и литавры. В наступившей тишине слышно было, как потрескивают фитили сотен свечей белого воска, зажженных слугами герцога по такому случаю.
Ланс всегда воспринимал слушателей, как некую обезличенную толпу. Не из-за непомерной гордости, не из презрения к обделенным магическим даром людям, не от осознания собственного величия. Нет. Просто много лет назад юный музыкант, не вышедший еще из возраста, когда другие мальчишки готовятся стать пажами, до одури боялся упирающихся в него пристальных взглядов. Дрожали поджилки, ледяными пальцами пробирался вдоль хребта озноб, и смолкала скрипка, сбиваясь на жалкий кошачий плач. Тогда строгий и мудрый наставник и посоветовал перестать видеть зал. «Не смотри в глаза, скользи поверх голов. Принимай толпу, как лес, как море, как дождь. Нет деревьев, есть лес, нет капель, есть дождь, нет людей, есть толпа». Мальчишка Ланс попробовал, и ему помогло. С тех пор он поступал так всегда. Есть он, его магия, его музыка и есть слушатель – многоголовый, многоглазый, многоухий…
Так он намеревался поступить и сегодня. Скользнул расфокусированным взглядом вдоль переднего ряда вельмож, отмечая блеск золотого шитья и огненные блики на гранях драгоценных камней… И вдруг. Эти глаза. Огромные, круглые, обрамленные пушистыми ресницами, удивленно-восторженные. Усилием воли Ланс заставил себя продолжить давно отработанный ритуал. Развернулся лицом к середине зала, где под свисающими с потолка боевыми знаменами на кресле из красного дерева сидел герцог Аркайлский. Его он тоже не видел – на время выступления его светлость сольется с толпой, ибо исключений не может быть ни для кого, но прекрасно помнил седую бородку клинышком, тяжелые мешки под блеклыми глазами, подагрические кисти в коричневых старческих пятнах, расслабленно лежащие на подлокотниках. Менестрель прижал кулак к сердцу и коротко поклонился, держа ладонь левой руки на эфесе шпаги. Здесь, в бальном зале, только он оставался при оружии. Просто все правители двенадцати держав прекрасно знали о его чудачествах и не рисковали лишиться превосходного развлечения, настаивая на соблюдении законов, обязательных для толпы.
