В ту ночь, когда она появилась на свет, неподалёку грохотали пушки. Двоюродная сестра её матери, исполнявшая обязанности повитухи, вдруг решила назвать её Ириной – что-то вроде «мира». Присутствующие сочли это весьма уместным: все ждали, когда прекратятся бомбёжки и гибель людей.
По понятным причинам ей ничего не оставалось, как унаследовать фамилию Догонович – так поступали поколения её предков, несмотря на то что основатель рода был повешен как предатель в одной из бесконечных братских войн, терзавших кровавый Балканский полуостров.
Ко всему прочему, ей вздумалось появиться на свет в мае сорок первого года – как раз в тот момент, когда Югославия снова переживала один из бесчисленных перерывов в своей истории как признанного государства. А значит, Ирину Догонович можно было считать почти что лицом без гражданства.
Немцы, итальянцы, венгры, болгары и румыны в те злополучные дни делили между собой то, что ещё не успели разрушить. Поэтому её крепкий, храбрый и упрямый отец решил уйти в горы, чтобы присоединиться к сопротивлению и сражаться с захватчиками – ведь в семье Догоновичей борьба с захватчиками давно стала чем-то вроде мании. Не было, кажется, ни одного поколения, которое бы не вступало в схватку с «очередным захватчиком» – с камнями, палками, луками, мечами, ружьями, танками или пушками – по ходу бурной и запутанной истории.
Понимая, что такие нашествия столь же предсказуемы, как времена года, и происходят с той же унылой регулярностью, что и менструации, её прекрасная мать – Алексия Серифович Ризи, в жилах которой текла итальянская кровь, – решила уложить худенькую, голодную крошку в корзину и отправиться в долгий и опасный путь в Рим – город, где в то время соседствовали одна Святость и миллионы демонов. Скитаясь на коленях по длинным коридорам и клуатрам, она в итоге оказалась у ног дона Валерио Кавальканти – влиятельного архиепископа генуэзского происхождения. Хотя она преклонялась перед ним много раз, голову склоняла не слишком низко – скорее наоборот, ей приходилось держать её прямо, ведь дон Валерио был очень высоким.
Как известно, итальянцы – будь то дети, мужчины, женщины или старики – считают своих матерей безупречными наследницами добродетелей «Пресвятой Девы Марии». Однако, несмотря на то что почти вся её жизнь прошла в Италии, Ирина никогда не считала себя настоящей итальянкой, ведь знала: её мать, женщина красивая и весьма здравомыслящая, пришла к выводу, что в страшной и беспощадной бойне, в которой никто не знал, кто победит, а кто проиграет, наилучшей защитой будет та часть святой Католической церкви, которая non est santa.
По коридорам Ватикана день и ночь бегали толпы сутан, но почти не было юбок. Позднее Ирина вспоминала, что в гардеробе её матери часто висело несколько сутан и даже монашеских ряс – правда, так и не удалось выяснить, к каким орденам они относились.
Когда война закончилась, архиепископ, навещавший их пару раз в неделю, устроил Ирину в монастырскую школу всего в трёх кварталах от их дома. Изначально девочку расстроило то, что по понедельникам и средам мать-настоятельница заставляла её учиться до восьми вечера, хотя Ирина обладала почти невероятной памятью: она могла дословно повторить любую книгу, прочитав её дважды, и получала лучшие оценки почти по всем предметам.
– Вот именно поэтому ты их и получаешь, дитя, – с лукавой усмешкой говорила монашка, похожая на хорька. – Потому что, как попугай, можешь повторить всё прочитанное. И потому что я оставляю тебя тут ещё на два дня в неделю.
Вскоре она смирилась с тем, что благодаря этим дополнительным часам у неё не только были лучшие оценки, но и лучшая еда, прохладный дом летом, тёплый зимой, а ещё красивые платья и туфли.
