За тысячелетие, прошедшее с последнего моего визита, Шагрон изменился. О, нет, у него не появилось третьей Сестры-луны, не восстали из морских вод новые континенты, и не рассыпались прахом величественные и не очень горы. Так же шелестели кронами леса, перекатывались, подобно волнам, степные травы, пели в небесах птицы. Никуда не делся и протянувшийся с юга на север Лесной Предел – раньше он, конечно, назывался совсем иначе.
Воздух, земля, люди – всё осталось в точности таким же. А вот сам мир – изменился.
Канули в небытие останки прежних государств, безжалостное время не сохранило даже памяти о них. Заросли сорной травой некогда широкие и торные дороги, рассыпались в прах дворцы, соборы и башни прежних городов. Исчезли, погребённые под слоем плодородной почвы, деревеньки крупные и малые, сгнили деревянные остовы брошенных на мелководье кораблей.
На руинах прошлого вознеслись к небу новые сёла и города, по совсем иным местам зазмеились мощённые гладкими каменными плитами тракты. Появились государства, чьи названия были мне незнакомы, а иной раз даже вызывали оторопь своими простецкими и незамысловатыми наименованиями – вроде тех же Степных Вольниц или Озёрного края.
Это был всё тот же мир – мир, которому я некогда покровительствовал. Но, вернувшись сюда после тысячелетнего отсутствия, я потерялся в этом совершенно незнакомом мне месте.
Теперь я понимаю – не следовало оставлять Шагрон без внимания. Нет, вовсе не из-за того, что он, в отличие от всех прочих обитаемых миров, хранит в своём чреве. Просто он изменился слишком сильно, а я… Я даже не заметил, как это произошло. И теперь он стал мне чужим. Равно как и я – ему.
Сила, прежде скользившая сквозь Порталы полноводной рекой, бурная, страстная, покорная сила, которую можно было черпать полной горстью и лепить всё, что только заблагорассудится, теперь стала иной – тугой, неподатливой и своевольной. Простейшие заклинания рассыпались бестолковыми обрывками, мыслеформы – чёткие и филигранно точные, – срабатывали в сотни раз слабее, чем должны были. Преобразованная Порталами сила совсем не желала меня слушаться, она по-змеиному выскальзывала из пальцев, была не глиной, а неподатливым желе, из которого не то, что лепить, а даже и в руки взять сложно.
Я пробовал и так, и эдак. Плёл заклятья, рождённые в Шагроне и за его пределами, смешивал магию жеста с магией мысли и даже с магией символов, пытался брать силу прямо из-за Грани, минуя преобразователи-Порталы – всё тщетно. Я, Странник, проживший многие тысячи лет, повидавший сотни миров, изучивший и освоивший неисчислимое множество самых разнообразных техник плетения заклинаний, вершитель судеб не только Шагрона, но и иных мест, придя сюда, вдруг оказался беспомощен, словно новорождённый младенец.
Справедливости ради надо сказать, что нечто подобное случалось со мной и раньше. Поток силы неравномерен, в миры с Порталами его попадает больше, в мирах без Порталов он может быть подобен слабому ручейку, которого не хватит даже на самые простые чары. Это естественный миропорядок – то, что за Гранью разлито в свободной, ничем не ограниченной форме, попадая в мир, должно эту форму обрести. И Странникам тоже приходится подстраиваться – где-то мы почти не теряем в собственной мощи, где-то становимся несколько слабее, чем на межмировых тропах. Есть и такие миры, где приходится подстраиваться под хитрые выверты преобразованной силы, создавая новые заклинания или до неузнаваемости изменяя старые. А бывают и те, где магия и вовсе не работает.
Но здесь, с силой происходило нечто, чему даже я не сразу смог придумать объяснение. Сила была, и много, неожиданно много для мира, чьи Порталы давно закрыты. Но она сопротивлялась, да так отчаянно, словно сама плоть Шагрона восставала против моего присутствия в нём.
