Темнота. В ней я застрял на долгие годы, не видя, не слыша, не ощущая времени. Только иногда проблески снов о прошлом дают отсчет пройденным дням и годам: уже глубоко больная мать с грустью смотрит на меня, а я боюсь заглянуть ей в глаза, потому что стесняюсь её; кладбище, сочувствующие слова и взгляды чужих людей; благоухающий дорогим парфюмом гладковыбритый отец объясняет мне принцип работы криокамеры…
Сны истончаются, картинка блекнет, словно на снимке с древнего полароида, тьма вновь обволакивает меня, и так изо дня в день. Всплывают слова гида, который выключил тогда свет в пещере и жизнерадостным тоном заверил нашу группу, что человек в полной темноте вскоре сходит с ума. Вот только я плаваю в этой чертовой тьме уже целую вечность, а способность мыслить не потерял!
Хотя, если по справедливости, сложно назвать мыслями те замороженные обрывки снов, которые сейчас хаотично дрейфуют в ледяной патоке, заменившей мне мозг.
Шипение. Треск! Черную пелену разрывают странные звуки. Внутри меня нарастает беспокойство – я давно не слышал ничего подобного. Да, тьма обычно пугает, но одновременно дарит покой, я привык к ней, мне здесь уютно.
Снова треск! Мерзлые мысли-рыбки прыскают встревоженной стайкой, на ходу разогреваются, превращаются в искры и взрываются в голове безумным фейерверком. Сны исчезают, уступая место тусклому свету.
Что? Свет? Темнота отступила? Но как?..
Я пытаюсь открыть глаза, но ресницы слиплись ледяной коркой. Хочу вздохнуть полной грудью, но не могу. На секунду замираю от ужаса и тут с облегчением чувствую, как внутри моего тела нехотя расправляются слежавшиеся альвеолы, а свежий воздух заполняет легкие. Какой же он вкусный!
Кожу овевает теплый ветерок. Кровь разогревается и бежит по венам, выгоняя холод из тела. Одновременно с жизнью приходит боль. Я корчусь в своем коконе тьмы, беззвучно кричу, но одновременно радуюсь далекому пятнышку света, словно младенец при рождении. Произошло что-то важное, я пока не могу вспомнить что, но знаю точно – моему заточению во тьме пришел конец!
Тысячи иголок колют кожу. Свет становится ярче. По щекам текут слезы, я с усилием открываю глаза и моргаю, пытаясь вырваться из плена темноты в светлый мир. Постепенно резкость настраивается, глаза привыкают к свету, картинка становится четкой, и я вижу прямо перед собой на мутном стекле узкое табло, на котором одиноко светится короткая строчка:
Субъект 019: Иван Брукс. Время хранения: 134 года, 6 месяцев, 9 дней.
Иван Брукс… Это имя, словно забытая мелодия, вынырнуло из глубин памяти. Мама, русская, с гордостью выбирала его, а отец, англичанин, дал мне фамилию. Как давно это было? Кажется, в другой жизни.
«Время хранения»… Что за шутка? Меня хранили, как какой-то багаж, забытый на пыльной полке?
Перед глазами вновь встает самый четкий мой сон-воспоминание: большая лаборатория с рядами пузатых капсул, в углу стоят черные баллоны с желтой маркировкой, несколько людей в серебристых халатах суетятся у пульта со множеством переключателей. Отец помогает мне преодолеть короткую лесенку, жмет на прощание руку и молча смотрит через опустившуюся на меня стеклянную крышку. Криокапсулу заполняет холодная жидкость, а через подключенные к венам трубки из меня откачивают кровь, а вместе с ней и прежнюю жизнь…
Щелкнули застежки, с легким хлопком приоткрылся стеклянный колпак. Одновременно с этим на электронном табло 9 дней сменились на 10, а на пульте справа тревожно замигала красная лампочка. Я высвободил из ремней онемевшие руки, неловко толкнул стеклянную крышку. Снизу что-то хлюпнуло. Перевел дух и медленно сел, стараясь побороть накатившую слабость.
Темное помещение наполнял холодный воздух, от которого по коже сразу побежали мурашки. Никаких капсул здесь больше не было, моя оказалась единственной и гордо возвышалась посреди небольшой комнаты. Тьму разгонял лишь слабо светящийся экран над пультом и нервно мигающая там же красная лампочка.
