Я лежал на спине и смотрел в небо, которое постепенно
заволакивало серыми тяжелыми тучами, не оставляя ни единого
светлого островка, через который смог бы прорваться лучик света.
Прямо как моя жизнь — без единого просветления, сплошная мутная
серая хмарь. Грустно улыбнулся, вспоминая, как после тяжелого
ранения меня списали и выбросили, как ненужную игрушку; как
постепенно все начало катиться под откос, вся моя жизнь, в которой
не осталось ничего, кроме всепоглощающей безнадеги. Я лежал и
просто смотрел на небо, наблюдая за метаморфозами природы, в
которых не было ничего, что не повторялось бы циклично по кругу из
раза в раз, изо дня в день, из года в год. Чем дольше я смотрел,
тем более зыбкими стали казаться воспоминания, они словно
растворялись в этом небесном свинце, словно поглощались им, не
оставляя мне даже прошлого. Я уже не помнил ни голоса, ни внешности
жены. А была ли она? Или это плод моего воображения, который тянул
за собой отголоски других, кажущихся чужими, воспоминаний? Может
быть действительно никогда и не существовало этой женщины, которая
первой предала меня, из целой вереницы, последовавших за ней
близких мне людей. Или я как всегда заблуждался, считая их
близкими, хотя они никогда такими не были? Как дальтоники путают
зеленым с красным, так и я в который раз перепутал белое с черным,
и сейчас я хотел лишь одного - забыть. Все забыть, включая
собственное имя, чтобы не осталось ни единого напоминания о том,
что я когда-то вообще существовал. Я так сильно хотел все забыть,
что теперь, когда моя память словно растворялась и перемалывалась
сама в себе, я не тянулся к ней, чтобы остановить этот процесс.
Никогда не думал, что могу рассуждать об обычной грозовой туче,
как о чем-то невообразимом, несущим в себе столько тайн и загадок
мироздания. Усмехнувшись, на мгновение прикрыл глаза, может мне
податься в философы? А что, многие неудачники после полного провала
их жизни становились философами, и даже учили других, как можно
наилучшим образом спустить то, что тебе осталось в унитаз. Внезапно
перед глазами предстал образ какого-то мужчины. Он просто стоял, не
совершая ни малейших действий, и чем больше проходило времени, тем
больше я удалялся от понимания произошедшего со мной.
А ведь я всего лишь хотел перестать чувствовать себя никчемным
инвалидом и еще хотя бы раз послужить своей стране и доказать в
первую очередь себе самому, что чего-то еще стою. Последняя
картинка, которая промелькнула передо мной, это как накануне
вечером мне поступил звонок и равнодушный женский голос оповестил,
что меня навестят с рабочим визитом, новый командир нашей части и
его заместитель. И чем быстрее тучи затягивали небо, тем более
нереальным казались воспоминания о звонке и маленькой квартирке в
двенадцать квадратных метров, и об инвалидном кресле, которое я
ненавидел так, как ненавидел никого и ничего в своей не слишком-то
и длинной жизни. Закрыл глаза, прогоняя наваждение осточертевшей
обстановки, которая сопровождала меня последние годы моего жалкого
существования, вяло отмечая, как пошел мелкий дождь, и смотреть
вверх становилось просто некомфортно, чувствуя при этом, что
проваливаюсь в черный сон, словно в густое затягивающее с головой
болото, из которого мне уже не выбраться.
***
— Ваше высочество, ваше высочество, что с вами?! Вы живы?! — я с
трудом приподнял раскалывающуюся голову и мутным взглядом посмотрел
в ту сторону, откуда раздавался крик. Ко мне бежал, смешно
подкидывая ноги в белых чулках, пожилой господин. Если бы не
стоящий в голове гул и не двоение в глазах, я бы точно ответил, что
«нет, не живой», и посмотрел, как бы отреагировал господин на этот
выпад.
