Серое влажное утро. Тяжелый воздух липнет к земле. Утро не дышит из-за не пролившихся за ночь слез. Лиля выпустила из рук плотную штору, и она закрыла кусочек окна, сквозь который Лиля смотрела на мир. На странный, неузнаваемый, не узнающий ее мир. Без него.
Лиля включила верхний свет в спальне, сняла длинную ночную рубашку из легкого шелка, бросила ее на широкую кровать. Муж Илья говорит, что рубашку темно-фиолетового цвета могла купить только женщина, уверенная в том, что ей идет абсолютно все. Лиле нравится этот цвет, эта рубашка, и ей идет и правда все. Она подошла к зеркалу во всю стену и строго, придирчиво рассмотрела свое отражение. Как странно. Она засыпает на рассвете, сразу проваливается в один и тот же кошмар, просыпается в испарине, в горячечной тоске. Сворачивается в клубок, старается дышать ровно и притворяется спящей, пока Илья не уйдет на работу. Только когда хлопнет входная дверь, она открывает глаза, встает, смотрит в окно, затем подходит к зеркалу. И всякий раз готова увидеть изможденное, сожженное мукой лицо старухи, тело калеки, по которому жизнь проехалась катком… А видит все то же молодое и красивое лицо: правильный, нежный овал, карие бархатные глаза, полные, яркие губы, тело, как у античной статуи, без единого пятнышка и волоска, округлые бедра, полная грудь, плоский живот… Он не увеличился? Еще как будто не должен… Да, ей видимо повезло. В одном. Она даже не ухаживает за собой, как положено, просто «носит» аккуратно свою внешность. Как одежду, которая никогда не выглядит поношенной, сколько бы раз ее ни надевала. Внешность и есть одежда человеческой сути.
Лиля провела обеими руками по волосам, подняла их над гладким лбом и вновь услышала голос матери, как будто кто-то каждое утро нажимал кнопку диктофона в ее мозгу: «Будь проклята твоя красота! Из-за нее ты отказалась поступать в институт, из-за нее у тебя нет нормальной профессии, из-за нее у тебя нет нормальной семьи, как у других женщин. У тебя все не так! Мне сказали, что я умру, если рожу тебя. Но мы так хотели ребенка… Я была готова умереть, чтобы дать тебе жизнь. Я не думала, что увижу свою дочь в таком несчастье…»
Мама осеклась, заплакала, не сказала страшных слов о том, что Лиле лучше было не родиться. То есть она их почти сказала тогда. И сейчас сердце Лили забилось гулко, больно. Тогда она хотела выбежать из комнаты, чтобы не слышать больше ничего, но не смогла. Ноги отказались идти. И так продолжалось два месяца. К ним ходили врачи, ее куда-то возили на обследование, не могли поставить диагноз! Она целыми днями лежала на мокрой от слез подушке, а мама бегала, нервничала, пила сердечные капли, пыталась чем-то ее накормить, уводила из спальни дочку Вику, чтобы та не видела Лилю в таком состоянии.
Все изменилось, когда пришел Илья и сказал, что останется с Лилей навсегда. Что она поправится, встанет, и все у них будет хорошо. А пока лучше Вике пожить у Лилиной матери. И всем успокоиться. Других вариантов нет. Они послушались. Он, как всегда, оказался прав. Чего это ему стоило, знает только он один. Илья на месяц оставил фирму, он навсегда оставил свою семью. Когда Лиля встала, они зарегистрировали брак. С первой женой брак был гражданским. Это оказалось единственным импульсивным поступком в жизни очень разумного, логичного, уравновешенного Ильи. Потеряв однажды все, как ему казалось, он хотел хоть кому-то быть полезным… Восемь лет назад он праздновал помолвку с двадцатилетней красавицей Лилей. Все было на высшем уровне. Лиля в длинном синем платье с глубоким декольте чувствовала себя замужней дамой и уже почти «как за каменной стеной». Илья – на десять лет старше – идеально ее оттенял. Все восхищались прекрасной парой. В разгар вечера в квартире появился младший брат Ильи – Андрей. Он вернулся из-за границы, где бросил очередной университет. Он был путешественник, путаник, охотник за счастьем, и невероятно хорош собой. Они с Лилей сошли с ума оба в одну минуту. И ушли с той помолвки вместе, разбив сердца Илье, родителям… Лиля и Андрей поженились без всяких помолвок. Когда у них родилась девочка, Илья решил и свою судьбу: он стал жить с вдовой погибшего друга, которая осталась одна с тремя детьми.
