Хельга Крюгер
Исповедь одной души
А может, плохое просто нужно нам для того, чтобы мы не забывали ценить хорошее.
Д. Пиколт
Боль не укладывается в одно слово. Боль должна быть маленьким рассказом.
М. Шалев
ГЛАВА 1
Мне было четыре, когда мои родители развелись. До шести лет я жила у бабушки и папы. Но потом появился он – отчим. Мать второй раз вышла замуж и у меня началась "новая семейная жизнь".
Отчим сразу установил свои порядки в доме:
– Теперь я, ты и мать – это семья. Мы твоя семья. А всякие там бабушки и прочие люди для тебя – никто. Поэтому больше ты к ним ходить не будешь и вообще забудь за них. Теперь я – твой папа.
Слушая сей монолог, я не понимала, почему он так говорит и почему мама не встала на мою защиту. Не понимала, кто это вообще такой, почему он живет с нами. У него, что, нет своего дома?
Со временем порядки в доме ужесточились – я должна была убирать во всем доме, пропалывать рассаду в огороде, поливать растения и целыми днями пасти цыплят.
Однажды мы втроём пололи помидоры. Был жаркий летний день, мне, шестилетней, было тяжело полоть огромной и неудобной тяпкой, которую выдал отчим. Я работала и думала, как бы всё поскорей закончить. Мне показали, как выглядит рассада и велели всё вокруг нее убирать. В процессе работы замечаю, что отчим пропустил сорняк и срезаю его под корень. Так я впервые столкнулась с домашним насилием.
Это было моим первым наказанием. Наказанием за то, что я по незнанию уничтожила росток конопли, посаженный отчимом среди помидор. Он очень долго орал на меня, называя тупой и криворукой, и говоря, что я должна была догадаться оставить растеньице, ведь он вокруг уже прополол. На мои робкие попытки оправдаться отчим орал еще громче. Схватив за ухо, он повел меня в дом. Швырнув меня в угол комнаты и насыпав на деревянный пол жменьку пшеницы, отчим поставил меня коленями прямо на зёрна и ушел.
Не понимая, за что ко мне такое отношение и думая о несчастном срубленном ростке, я простояла так около двух часов. Колени ныли, было очень больно стоять, острые зерна впивались в нежную кожу коленок. Такое ощущение было, что ещё немного и зёрна достанут до костей.
Вернулся отчим, сказав, что для меня слишком большое удовольствие отлынивать от работы в прохладном доме, пока они с матерью горбатятся в огороде на жаре. Я побрела в огород, радуясь долгожданному освобождению из угла и мысленно жалея коленки. Работа в огороде теперь была не так уж в тягость. Отчим к этой теме больше не возвращался, мама молчала, а я думала, что теперь-то всё хорошо и больше подобного не повторится, не подозревая, что это только начало и дальше будет хуже.
Целыми днями я следила за цыплятами, наивно полагая, что с началом школьных дней это закончится. Одновременно отчим "учил" меня читать. Читать я уже умела, и для своих шести лет довольно неплохо, правда, не любила.
Вторым излюбленным наказанием отчима было чтение. Он мог дать наугад любую книгу со сказками, и я должна была прочитать "от сих до сих" и пересказать ему.
Со временем я привыкла, что меня могут поставит в угол на колени, предварительно насыпав соли или пшеницы, привыкла и к наказаниям читать. Я просто отключала мозг и все эмоции, делая то, что от меня хотят и не думая ни о чем. Наверно, отчим понял это, потому что с каждым разом расплата за проступки становилась изощреннее. А может он понял, что все издевательства и унижения останутся безнаказанными. Теперь я должна была не только читать и пересказывать, но и писать изложения по прочитанным книгам, а также писать сочинения, которые ему никогда не нравились, поэтому приходилось переписывать по несколько раз. Дальше началась зубрёжка ненужных стихов. Отчим называл это воспитанием.
