Я открыла глаза и уставилась в потолок, пытаясь понять, знаком ли он мне. Хотя, при отсутствии своего дома, знакомым я бы сочла разве что потолок своей детской из далёкого прошлого. Я лежала на кровати в незнакомой комнате, тонущей в голубоватом сумраке. Узорчатые шторы на окнах почти задёрнуты, попуская лишь узкую полосу предвечернего, либо предутреннего неба. На мне лишь сорочка и панталоны, корсет снят. Попыталась приподняться и сесть, в висках застучали молоточки, отдаваясь резкой болью, от движения закружилась голова. Опустила голову на подушку и вспомнила почти всё. Кроме того, где я и как сюда попала.
Дверь тихо отворилась, и в проём просунулась женская голова, обвязанная платком.
– Проснулись, барыня?
Баба скрылась, чем-то загремела снаружи, затем вошла, неся поднос с посудой и какими-то склянками.
– Как изволите чувствовать себя, барыня? – спросила она, ставя поднос на столик возле кровати.
– Где я? – ответила я вопросом на вопрос.
– Как где, барыня? Ах, вы же не помните, без чувств были, когда вас барин Сергей Николаевич доставили. У них в доме и есть. Жар у вас был, в жару изволили метаться, бредили…
– Сергей Николаевич, стало быть… Где он сам?
– На службу изволили отбыть.
– Давно я здесь лежу?
– Намедни изволили прибыть.
– Который сейчас час?
– Так четвёртый пополудни.
– А ты кто? Прислуга?
– Горничная, Капитолина по имени…
– А что, в бреду я много говорила?
– Много, но не извольте беспокоиться, я с вами сидела, не помню ничего.
Надо же, какова. «Не извольте беспокоиться, ничего не помню». Хитра Капитолина.
– Вот, выпейте отвару, очень полезной, враз вас на ноги поставит.
Она помогла мне сесть, подтянув подушку под спину, и налила из кувшина в чашку зеленовато-золотистого отвара. Горячий напиток благоухал какими-то травами, был приятен на вкус.
– Ежели покушать хотите, извольте…
– Нет, не хочу.
Спать хочу, лечь, закрыть глаза и спать, чтобы не болела голова и не резало в глазах. Осторожно сползла по подушке, влажное полотенце, оказавшееся на лбу под причитания Капитолины, облегчило боль. Сон навалился почти мгновенно. Неужели сонный отвар? Корсет! Мысль о корсете мгновенно согнала сон.
– Капитолина! – возопила я вслед уходящей горничной.
Она вздрогнула и поспешила ко мне.
– Что изволите, барыня?
– Моё платье, корсет… где они?
– В шкапу, барыня. Всё постирано, почищено. Но вам вставать не след, у вас жар.
– Не буду я вставать. Принеси платье и… всю одежду.
Всё так удачно начиналось. До Петербурга добралась со всеми возможными удобствами и надёжными попутчиками – кондитерами из Баден-Бадена Штольнерами и их сыном Францем. Они, сами того не ведая, обеспечили защиту и отличное прикрытие. От Берлина до Кенигсберга ехали по железной дороге, переправившись на пароме через приток Вислы в Мариенбурге, а дальше, до Петербурга, – почтовой каретой. Франц, глуповатый толстяк, изрядно донимал ухаживаниями, но ради дела можно было принять его реверансы и даже дать авансы. Для упрочения прикрытия почти не расставалась с Францем, став чуть ли не невестой. Постоянно казалось, что за мной следует другой попутчик, весьма нежелательный. Напрасно недооценила своё чутьё, которое иногда помогало.
Петербург встретил дымкой предвечерних сумерек, зябкой моросью поздней осени, потускневшим золотом ещё не совсем опавшей листвы. Меня так знобило, что пришлось достать из саквояжа теплую шаль. Распрощалась со Штольнерами, сославшись на важное и срочное рандеву. В залог скорой встречи попросила снять мне номер в той же гостинице, куда они направлялись, и отправила с ними свои вещи, а сама поехала на квартиру в дом на углу Садовой и Гороховой, чтобы завершить сделку. На всякий случай по пути сменила извозчика, но была спокойна, уверившись, что никто более за мною не следует. Слишком спокойна – видимо, расслабилась, прибыв в город, который, хоть и принес немало невзгод, оставался своим и понятным.
