1
Иван Сергеев родился и жил в маленьком провинциальном Мичуринграде, в доме с облупившейся краской и скрипучей дверью в подъезде. Сорок лет он прожил в этом доме, краску время от времени обновляли, двери меняли – но краска всё равно обсыпалась, а дверь начинала скрипеть. И ему уже казалось, что он и сам тоже обсыпается и скрипит. Так заскрипел и обсыпался и брак с женщиной, не готовой жить с человеком, который вот уже много лет считал себя начинающим писателем. Много лет он начинал-начинал, да так ничего и не завершил. И жена подумала и уехала жить к программисту, который умел начинать и заканчивать все дела. Может быть, Мария ушла вовсе не из-за увлечения литературой, но он считал, что именно по этой причине. Иван Сергеев мнил себя пострадавшим за искусство.
Иван часто запирался в своей комнате, окружал себя стопками книг и, погрузившись в мир фантазий, сочинял истории о далёких странах и необыкновенных героях. В его воображении трещали реи кораблей, пронзающие океанские просторы, вырастали высокие горы, скрывающие в своих недрах тайны древних цивилизаций. Каждый вечер, садясь за стол, он искал слова, что могли бы превратить придуманные им образы в живую реальность. Однако годы тянулись, и Иван, достигнув зрелости, так и не смог завершить ни одного романа. Лучшими ему казались первые наброски – мимолётные эскизы, которые он прятал в ящике стола, опасаясь их кому-либо показать. Но его книги умирали, так и не родившись. Любой его замысел укладывался в одну-две страницы, на том интерес к роману пропадал и листок отправлялся в картонную папку с надписью «Незавершённое».
Писал он исключительно на бумаге, компьютеры не признавал, хотя пользовался ими по работе. Когда ему было тридцать, он купил старую пишмашинку «Москва» в надежде, что она поможет развить писательский дар, но и эта магия не подействовала. Некоторые буквы западали, и иногда приходилось дорисовывать их карандашом. Пальцы частенько застревали между клавишами – порой сдирал кожу, вытаскивая их из недр машинки и вполголоса матерясь. Всё как у настоящих писателей, кроме результата.
Каждое утро он просыпался с намерением написать хотя бы несколько страниц. Но слова, как птицы, ускользали от него, а мысли разбивались о суровые будни, не позволяя создать не только роман, а даже короткую повесть или рассказ. В моменты вдохновения он брал ручку или заправлял бумагу в машинку, но спотыкался на первых же строках. В лучшем случае домучивал две-три страницы.
Он осознавал, что, возможно, не завершить свой роман – это тоже своего рода искусство. Он стал наблюдать за жизнью вокруг, записывая наблюдения и мысли. Эти дневниковые заметки превращались в страницы, которые не были романами, но могли бы рассказать миру о постоянном и безрезультатном стремлении к писательству.
Жизнь Ивана Сергеева стала хроникой его немоты. В какой-то момент, поняв, что снова не смог дописать даже рассказ, он начал принимать свою неполноценность как личный стиль.
А ещё он верил в музу. Не в эфемерную мистическую, с арфой и крылышками, которая существует в воображении писателей, а в настоящую женщину. Был уверен, однажды его посетит прекрасная незнакомка, и он напишет гениальный роман. Создаст такую вещь, которая покорит каждого. А ещё представлял, что у писателя с музой должен быть секс. С женой были отношения, но хотелось большего, праздника и феерии. Оттого и ушла Мария, что их постель за годы совместной жизни превратилась в театральные подмостки провинциального театра – оба делали вид, что им нравится, но актёрами были никакими.
И однажды чудо произошло.
2
В субботу был выходной, Иван заварил чай, капнул в него немного башкирского бальзама и сел за печатную машинку. Чем нравилась «Москва» – старушка не боялась быть залитой чаем или кофе. Компьютерная клавиатура после этого выбрасывалась в мусорку, а пишмашинка знай себе работала.
