– Там будет хоть кто-то из твоих знакомых, Тай?
– Только Гейдж. Но это же здорово! Чем больше знакомств, тем лучше.
Я недовольно поворчала. С друзьями у меня не ладилось. Они не понимали, почему я ни на шаг не отхожу от Тайлера, а мои синяки и зашитые раны автоматически приписывали или самоистязанию, или абьюзивным отношениям с Тайлером. И винить их в этом нельзя – мы с ним не доходили до объяснений, отчего слухи только распространялись.
– Кэсси, никто не узнает о твоем прошлом. Оставшиеся синяки сойдут через пару недель, а других не будет. У тебя нет никого, кроме меня, и мне это не нравится. Поверь, я все прекрасно понимаю, но от этого мне не легче. Тебе нужно впустить в свою жизнь новых людей.
– Знаю. – Я инстинктивно обхватила себя руками, закрывая еще не сошедшие с кожи кровоподтеки. К счастью, на открытых участках тела синяков нет, и увидеть их можно, только если раздеть меня догола. А вот шрамы видны. Одно успокаивает: они вряд ли кого удивят – мало ли чем человек поранился, – и самые ужасные из них прикрыты одеждой.
– Эй. – Тайлер взял мою ладонь. – Все закончилось. Этого никогда больше не повторится. Я всегда буду рядом, подружишься ты с кем еще или нет. Я с тобой. Но хотя бы попытайся. Это возможность начать новую жизнь – между прочим, то, что олицетворяет твоя любимая птица.
– Феникс – вымышленная птица, Тай.
– Без разницы. Твоя же любимица. А что она символизирует? Новое начало.
– Воскрешение и возрождение, – буркнула я.
– Один фиг. Фениксы умирают, чтобы возродиться и начать новую жизнь. Вот и мы с тобой, Кэсси, начинаем новую жизнь. – Тай качнул головой и вдруг посерьезнел. – Только смотри у меня: никаких спонтанных возгораний и помираний. Во-первых, я слишком люблю тебя, а во-вторых, не порть мне кожаные сиденья.
Фыркнув от смеха, я стукнула его по плечу свободной рукой:
– Паршивец ты, Тай. Такой трогательный момент испортил.
Он хохотнул.
– Я серьезно, Кэсси… – Тайлер поцеловал мою ладонь, поймал мой взгляд и несколько секунд удерживал его. Вернув внимание к дороге, продолжил: – Новая жизнь, Кэсси. И начинается она прямо сейчас.
Мы с Таем не возлюбленные, но род наших отношений не понимают даже те, с кем мы выросли.
Мы жили по соседству, через дом друг от друга, в загородном закрытом комплексе. Наши отцы были докторами, мамы – домохозяйками, занимавшимися детьми и проводившими послеобеденные часы за сплетнями и распитием мартини. На мое шестилетие папа умер на работе от сердечного приступа. Я до сих пор не понимаю, почему его не спасли. Он, блин, работал в больнице! Как так вышло, что его не спасли? Разумеется, так я стала думать в возрасте постарше, а в шесть лет просто поняла: моего героя больше нет.
Папа часто пропадал на работе, но я была его маленькой принцессой, и дома он посвящал мне все свое время. Устраивал со мной чаепития, не страшась ни тиар, ни боа; знал имена всех моих плюшевых игрушек и говорил с ними так, будто они ему отвечали; и он – а не мама – рассказывал мне на ночь сказки. Мама у меня тоже была чудесной, но она понимала, что с папой у нас особенная связь. Когда папа укладывал меня на ночь, она стояла в дверях и с улыбкой наблюдала за нами. Стоило мне пораниться в его отсутствие, как мама устраивала целое шоу. Всплескивала руками и ахала, что бессильна помочь и спасти меня может только папа. Наверное, мама звонила ему, поскольку он вбегал домой так, словно я при смерти – хотя речь шла о какой-то царапине, – хватал меня на руки и наклеивал на ранку пластырь. Чудо чудное, но боль тут же утихала. Как я уже сказала, папа был моим героем. Такой отец – мечта каждой девочки. Мне остались от него лишь драгоценные воспоминания. А еще передалась его любовь к птице феникс. Когда я пошла в сад, мама позволила папе нарисовать над моей кроватью огромный силуэт феникса. Он до сих пор там, и мама непрестанно грозится его закрасить. Поначалу я хранила кольцо с фениксом, которое папа носил, не снимая, но вскоре мама нашла его и спрятала. С тех пор я кольца не видела.
