Король Каллум умер той же ночью, как
Атайр пришёл ко мне за помощью.
Подумать только! Его высочество,
который ни во что меня не ставил, считал обузой и неразумной
надоедливой девицей, вошёл в мои покои даже без предупреждения,
едва не снеся дверь с петель. Невероятно встревоженный и какой-то
серый, словно не спал несколько ночей кряду.
Он говорил много — что для него не
совсем обычно — и даже, кажется, извинялся. Из-за глухого стука
сердца в ушах я не слышала и половины слов.
Король захворал. Этот внушительный
мужчина, кажется, в самом расцвете сил, за один только день просто
высох, словно отрубленная от ствола ветка. А я даже ничего не
успела сделать. Мы не успели сделать, потому что Атайр твёрдо
вознамерился пойти в Сид и дальше со мной, чего бы ему это ни
стоило.
Но вскоре за ним пришёл слуга, едва
отыскал его в огромном Сеохе, не сразу догадавшись, где он может
быть. И сообщил, что его величеству резко стало хуже, отчего он
стремительно умер. Финли уже ничем не смог ему помочь.
На погребение короля Каллума вновь
съехались все. Кто-то даже не успел добраться до дома после нашей с
Атайром помолвки, когда их догнали скверные вести. Только теперь
повода для веселья, казалось бы, не было.
Но и тут необычные и порой
совершенно непостижимые для меня традиции руэльцев смогли удивить.
Здесь, оказывается, не принято было скорбеть об ушедших. Напротив,
после того, как небольшой корабль унёс тело его величества по реке,
в Сеохе вновь начался пир. Кажется, ещё более буйный и разгульный,
чем раньше. Так руэльцы провожали в Нижний мир истинных воинов,
правителей и самых знатных соратников.
Вархассцам, которые, конечно же,
тоже были приглашены, было явно неловко. Мало кто за тот срок, что
мы пробыли в Глиннхайне, успел привыкнуть к порядкам здешних
жителей. Отец и вовсе весь вечер провёл в тяжкой задумчивости,
изредка поглядывая на громогласного Тавиша Мак Набина. Вот кто
провожал брата по реке за Грань с таким буйством, что впору
задуматься о том, в своём ли он уме. Уален, всегда более
сдержанный, просто тихо уничтожал кубок с мёдом за кубком — и
оставалось только гадать, как будет вставать после, чтобы добраться
до своих покоев.
Атайр сегодня занимал кресло отца —
во главе всех столов, что были расставлены в огромном мрачноватом
зале. Ему выпала почётная, но оттого не менее скорбная участь —
пустить стрелу, что подожгла корабль его отца.
Охотник, конечно, не
промахнулся.
И, наверное, только в этот вечер я
впервые не думала ни о чём, кроме того, что сейчас мне просто нужно
быть рядом с ним. Наверное, даже молча. Несмотря на все обиды, что
накопились в сердце. И всё, что тревожило меня саму.
Совершенно уставшая под конец пира,
я, кажется, даже начала задрёмывать, сидя в своём кресле с высокой
спинкой, по левую руку от Атайра. На правах его признанной
невесты.
Наверное, поэтому совершенно
пропустила тот миг, когда его высочество ушёл. Не сказав мне ни
слова. И без него в пиршественном зале для меня всё стало просто
невыносимым.
Я и так едва терпела всё это
натужное шумное гуляние после того, как увели спать Ребеку. Она,
кажется, ещё не осознавала до конца, что случилось с отцом, хоть и
понимала. Сегодня принцесса казалась просто невероятно маленькой и
хрупкой. И весь день молчала, как ни пытались её растормошить
сначала фрейлины, по очереди, а затем и я. Но ей пришлось смотреть
на то, как уходит Каллум, тоже. И она вынесла это с непостижимой
для маленькой девочки стойкостью.
Теперь принцесса, наверное, уже
спит.
Гости, уже изрядно надравшиеся,
почти и не заметили, как и я встала со своего места. Делать здесь
мне больше нечего.
Я только распрощалась с теми
лэрдами, кто сидел ко мне ближе всего, и ушла, напоследок ощутив на
себе испытующий взгляд отца. Затем едва не бегом прошмыгнула по
открытой галерее, что соединяла северную и южную части Сеоха.
Сегодня было просто невыносимо ветрено и сыро. Осень с каждым днём
веяла холодом всё ощутимее.
