– Не… не надо… – слабый шепот до
боли знакомого голоса, – Теон…
Окровавленная, мраморно-белая
рука потянулась мне навстречу. Одно имя заполнило до краев
сознание, помогая прийти в себя. Все вокруг было в крови: я
чувствовал ее у себя на языке, она проникала под кожу, в легкие,
резала глаза своим цветом – но хуже всего было видеть
расползающуюся алым цветом рану на животе моей любимой. Смотрел, не
в силах пошевелиться. Меня будто парализовали, продырявив сердце, и
теперь оно истекало кровью вместе с ней.
Осознание происходящего подло
подкралось сзади и когтями впилось в спину.
– Дея! – со всех ног бросился к
лежащей на каменном полу девушке.
– Так будет лучше... Поверь
мне... – чье-то холодное замечание потонуло в моем истошном
крике...
И тут я вздрагиваю и просыпаюсь.
Кошмар уползает обратно в свою нору,
оставляя после себя послевкусие зыбкой, зловещей тревоги. Потом и
она сходит на нет.
Машинное масло, удушающая дорожная
пыль и человеческие тела, смешиваясь, создают убийственно-тяжелый
запах, присущий транспортным средствам на дальние расстояния.
Возможно, именно этот коктейль ароматов и вызвал мой кошмар. От
тряски и спертого воздуха болит голова, но я стараюсь игнорировать
ее, точно так же, как и пассажиров, битком набивших автобус – такое
чувство, будто они наступают со всех сторон. Чувствую себя
загнанным в угол. Впрочем, так оно и есть. Только ободранное кресло
по левую руку отгораживает меня от людей, едущих стоя, то и дело
наваливающихся на своих соседей, которым посчастливилось занять
сидячие места.
Меня раздражает все – толпа
пассажиров, музыка, доносящаяся из динамиков, чересчур громкий
голос пассажирки в пятом ряду, видимо, решившей рассказать всему
салону о своих «убойных» выходных. Именно ее противно-визгливый
голос вырвал меня из лап сна, наполненного кровью и болью.
Стискивая зубы, отворачиваюсь к
окну. Мимо меня проплывают словно покусанные кем-то серые,
полуразвалившиеся двух- и трехэтажные дома с выбитыми окнами,
соседствующие с прогнившими деревянными домами. Потом, через пару
километров, картина меняется: многоэтажки становятся выше,
опрятнее, сияя еще не облупившейся краской. Зазывающие вывески,
аккуратно постриженные кустики, дороги с четкой белой разметкой –
все так разительно отличается от предыдущего пейзажа. Но в этом нет
ничего удивительного… Этот город, как и многие ему подобные,
десятилетиями шел на компромисс со своими жителями, смотря сквозь
свои обшарпанные, покрытые сыпучей известкой, грубые пальцы, как
его обитатели рушат памятники скучной городской архитектуры, а
взамен заполняют кровоточащие раны безликими бутиками, клубами и
кафешками.
Старое сменяется новым – таков закон
жизни? Люди ведь не могут иначе. Испокон веков они приходят, чтобы
рушить старое и создавать новое, неважно будет ли это новое удачным
или станет пятном позора на страницах истории. Но вопреки всему
доверчивый, безмолвный город не позволит уничтожить все. Какая-то
мелочь, пусть даже совсем невзрачная, останется напоминать о былых
временах.
Я ничем не лучше. Стараясь
приспособиться к новой жизни, я с корнем выдираю старые привычки и
привязанности из своей души, заполняя пустоты чем-то новым. Но, все
равно, где-то глубоко внутри, еще остаются чувства, от которых
почти невозможно избавиться – мне приходится держать их под
контролем, чтобы они не разрослись как сорняк и не заполонили собой
каждый уголок измученного годами сознания.
Городской пейзаж неожиданно замирает
– автобус, в котором я еду уже более шести часов, останавливается.
В поле моего скучающе-блуждающего зрения попадает маленький
обветшалый магазинчик, втиснутый между шоурумом «Кьюти» и баром
«Пивнушка-хохотушка». Выбитые стекла и заколоченные оконные проемы
пустыми глазницами мрачно смотрят на просыпающийся от спячки
город.
