― Кто? Кто у нас родился?
― Это мальчик, мистер Браун.
― Мальчик?! И какой он?
― Обычный мальчик. Вес — три двести пятьдесят, рост — пятьдесят два сантиметра.
― Это не обычный мальчик!.. Прости меня, сынок…
18 лет спустя
― Не понял… — лучезарная улыбка на лице юноши сменилась растерянной, как только он открыл дверь платяного шкафа и увидел перед собой белую стену. Постояв несколько секунд, он попятился назад, громко захлопнув дверцу. Вдохнув поглубже, снова натянул на себя улыбку победителя и толкнул дверь рукой, но перед ним была все та же белая стена.
Он осторожно вышел из шкафа и начал озираться по сторонам: просторная комната с белыми стенами вмещала в себя также несколько стульев и стол.
― Дедушка?! Ты меня сюда вызвал? Нет, ерунда… Ты со мной не разговаривал с тех пор. Не понимаю, что это все значит...
Мэттью Браун стоял в совершенно незнакомом месте. Еще пять минут назад он зашел в старинный платяной шкаф на сцене цирка Далласа, штата Техас, при полном зале завороженной и ошеломленной публики. Его руки были скованы массивными наручниками, а ключ от них, длиной в пятнадцать сантиметров, он показательно проглотил до своего заточения. Оказавшись внутри «волшебного» шкафа, именитый на весь штат иллюзионист ловкими движениями рук снял с себя кандалы, а помассировав гортань, извлек ранее «съеденный» ключ. Постояв около минуты в секретном отсеке, он желал, как обычно, выскочить к своей любимой публике под ее оглушительные рукоплескания.
― Так. Я должен успокоиться и понять, что все-таки произошло, — Мэттью сел на стул, снял цилиндр и откинул его на край стола. Голова ныла от выпитого утром виски. Когда он находился на сцене, то не чувствовал боли, а сейчас, когда не понимал, что происходит, чьи-то руки будто сдавливали лоб и длинными ногтями впивались в глазницы. Он начал тереть ладони друг о друга, что-то нашептывая, потом прикрыл ими глаза. Развел пальцы в стороны, проскользнул ими в густые темно-каштановые волосы, сжал кулаки возле затылка и расцепил их.
― Ты научил меня многому, — головная боль от алкоголя исчезла, а вот душевная — из-за событий последних месяцев — не оставляла ни на секунду. ― А сейчас что? Может, это и есть глубинный сон, о котором ты говорил? Ответь мне. Свяжись со мной как-нибудь. Ты же это умеешь… Я даже толком не понимаю, что должен найти. Недостающую страницу нашего рода… Как я ее найду? Где? Мне что, отправиться в библиотеку? Ладно! Начну поиски. Думаю, что время пришло... Ну и духота здесь!
Мэттью поморщился и осмотрел комнату более внимательно: три глухие стены, а четвертая — с окном, сквозь которое проникал бьющий по глазам солнечный свет. За стеклом виднелся песчаный берег, темная гладь океана и длинный мост, уходящий куда-то в густой туман.
Он захотел открыть окно, чтобы глотнуть свежего воздуха, но не увидел на нем ручек. Чем сильнее солнечный свет проникал в комнату, тем более удушливым казался воздух в ней. Вновь окинув взглядом место, в котором очутился, он попытался найти дверь, но ее не было.
― Нет выхода… Боже, как же это похоже на последние месяцы моей жизни. Нет выхода… Для меня никогда нет чертова выхода! – крикнул Мэттью и стукнул по стене кулаком. ― Дед, ты умер в самый неподходящий момент! Почему сейчас, почему тогда, когда ты так нужен мне? Ты не должен был умирать!
Отчаяние, пробудившееся в груди Мэттью, захватило его полностью. Боль утраты единственно близкого человека сковала его скулы и сжала горло. Он стал развязывать узел на воротнике плаща: пальцы не слушались, но он упрямо продолжал бороться. Ловкие руки совладали с узлом, и дышать стало легче. Мэттью повернулся спиной к стене и изо всех сил сжал кулаки, но и это не помогло унять слезы, которые он пытался скрывать от всех и самого себя то время, что прожил один после смерти человека, воспитавшего его.
