Я перебирала гнилую картошку и
увядшую морковку, с ужасом понимая, что понятия не имею, чем
накормить сегодня детей.
Хоть волком вой, хоть за голову
хватайся.
Торопливо собралась. Два раза
провела расческой по белым волосам, а потом махнула рукой, натянула
джинсы (на мгновение засмотревшись на толстый рубец от шрама на
животе), растянутую футболку, куртку, на голову накинула
прохудившийся платок. Незачем прихорашиваться. Может, хоть у
соседки крупы попросить.
— Мамочка, ты куда? — прибежала
старшая, Аня, сжимая в руках одноухого зайца и нитки.
— Ох, опять младшие оторвали? —
постаралась сменить тему.
Аня мотнула головой и тихо, словно
зная, что ее будут ругать:
— Там Федька и Надя кушать
просят...
— Сейчас, детка, я до тети Иры схожу
и покормлю вас, подожди немного, поиграй пока с ребятами.
Вышла на улицу, а у самой руки
трясутся от отчаяния.
И ведь даже понятия не имею, как до
такого докатилась. Пришла в себя пару дней назад, вокруг пятеро
детей, и все как один кричат: «Мама!..».
Сначала думала, что кошмар
приснился, но кошмар и не думал заканчиваться.
И вот теперь я, в полуразвалившемся
доме с покосившимся забором, в забытой всеми деревне пытаюсь хоть
как-то выжить.
На самом деле не сказать, чтобы
вокруг была совсем глушь. В сорока километрах отсюда располагался
крупный город, Старославль, областной центр. Многие каждый день
ездили туда и обратно с работы и на работу. Но во всем вокруг
чувствовалось запустение, неухоженность и безнадега. А может, это
просто я проецировала то, что было у меня на душе.
Придя в себя, я не помнила ни как
меня зовут, ни кем я была до этого. Одно чувствовала — дети мои.
При взгляде на них «ёкало» сердце, хотелось сгрести всех в охапку и
защитить от всего на свете. Особенно от их отца. Мрачного мужчины с
жутким взглядом и словно приклеенной к лицу кривой ухмылкой,
некрасивой щетиной и хромой походкой.
Как я только замуж-то за такого
вышла? Зачем?
Хорошо хоть он пока не приставал
после моего «пробуждения», уходил с утра и приходил поздно
вечером.
Дошла до дома соседки. Постучала —
тишина. Снова постучала.
— Ирина Ивановна, вы там?! —
крикнула я. — Это Света.
Мне показалось, что слышу разговоры.
Приложила ухо к тонкой двери, прислушалась:
— Ты молчи, не открывай. Потопчется
и сама уйдет. Вот блаженная, думает, кто-то ее дармоедов кормить
зазря будет. Да пусть бы совсем с голоду подохли. Расплодилась как
кошка, а теперь побирается…
Я отшатнулась. Сердце в груди
стучало так громко, что, показалось, сейчас выскочит.
Вот тебе и соседи. А вчера заходила
узнать мое самочувствие (малыши разнесли по округе, что мама ничего
не помнит). Говорила: «Приходи, деточка, всегда помогу!».
Глаза наполнились слезами, я
порывисто их смахнула. Слезами детей не накормишь. Но что же
делать?
Посмотрела в сторону леса, чья
кромка виднелась из-за соседних домов. Деревня аккурат возле него
стояла. Дети говорили, что до того, как память потерять, я на три
дня потерялась в лесу. А их отец даже тревогу не поднял. Потом
вдруг сама пришла, легла спать да и проспала почти столько же.
Очнулась уже без памяти.
Зачем я могла пойти в лес в апреле,
когда ни грибов, ни ягод еще нет — понятия не имела.
— Гляди на нее, ну и дурында.
Нечисть в дом стучится, кто ж откроет.
Я медленно повернулась на странный
писклявый голос.
Позади меня на поваленном бревне
сидел кролик, тощий и облезлый. Наверное, мех был белым, но из-за
грязи сложно сказать наверняка. Но ведь не он же разговаривал?
«Кажется, Светка, от горя ты совсем
спятила…»
— Кто нечисть? — сглотнула я, по
спине табуном ходили мурашки.
— Да ты нечисть, ты, — облизнулся
кролик… и подмигнул.
