23 января 5193 г.
Осталось 426807 лет.
Добрая Кали-Юга бесплатно лечит убогих органиков электрошоком.
«Самогонки».
Где мы? Да, где мы потерялись или остались? Где тот пламень, что сжигал сердца в золу и нервы превращал в труху, всего лишь каких-то десять-пятнадцать лет назад? Где то залихватское чувство безграничного могущества, которое позволяло не обращать внимания ни на разбитые губы, ни на мороз, ни на жару, ни на снег с градом. Это чувство повелевало тобой, когда ты в ночь, в буран шел постоять под окошком своей любимой до тех пор, пока в нём не погаснет ярко-жёлтый электрический свет.
Да, постарели, обрюзгли или же наоборот, стали взрослее, мудрее, степеннее. На улице метёт, но выходить никуда не хочется, даже за булкой белого хлеба, которого очень хочется красавице-жене. Она сидит рядом. О чём-то бормочет телевизор. И тепло, и уютно. Кот, насмотревшись в окно на погодные катаклизмы, свернулся в «собаку» и смотрит сны про тучные стада деревенских мышей.
Пёс тоже спит, тихонько гавкая во сне и дёргая всеми лапами. Он тоже смотрит сны, но только про зайцев, перепёлок и прочую живность, пасущуюся на полях вечной охоты. Когда-нибудь мы будем охотиться там вместе, если, конечно, туда вообще пускают людей.
А жизнь несётся час за часом как скорый «Москва – Воркута», лязгая сцепками и покрикивая утробным могучим рёвом на полустанках. И несётся он неведомо куда, но предположительно в тупик, из которого нет выхода. Многим кажется, что поезд летит в пропасть, где рельсы словно перекушены и вывернуты под немыслимыми углами. Тогда состав срывается с невероятных градусов, рвётся как тонкая нитка, искрит колёсами, из топки взметается пламя. Котёл взрывается, состав падает в глотку пропасти. Всё. Конец.
И не ходить уже в сабельные атаки. Не бросаться грудью на амбразуру ДЗОТа, не сидеть у костра под гитару, не взмывать в небо на краснозвёздном самолёте.
Ты ведь помнишь, как всё было.
Тогда было не так страшно. Пусть танковые колонны и рассекали стрелы столичных проспектов. Пусть БТРы и давили зевак. Страшна была эпоха.
…у каждой эпохи свои кошмары. Античность ужасалась природных катаклизмов, приписываемых играм богов; необъятного Космоса, пугавшего своей неизмеримостью.
Просвещённый Рим страшился непредсказуемых опасностей, таившихся в лесах, пустынях, в горах и в глубинах «Mare Nostrum». В общем там, где ещё не прошлись римские манипулы, и где рядовой гражданин оставался один на один с неизвестностью. Всё же, что было исчислено, взвешено, разделено и, признано годным к употреблению, становилось скучным и обыденным, – будь то боевые слоны Ганнибала или воинственные африканские женщины.
С проникновением в умы христианства сменилась и эпоха, кошмары стали новыми, доселе невиданными и неслыханными. Всё Средневековье прошло под знамёнами пришествия Антихриста и Конца Света (О! Да здравствует Средневековье! Ты с нами!). Страшный суд ждал за каждым углом и каждую минуту. Глобальная турецкая напасть олицетворяла собой заговор Сатаны, его воинственные полчища и погибель всего крестного мира. Янычарами пугали ребятишек и католических величеств.
Страх смерти был не просто страхом смерти от войны, голода или мора. Это страх адского пламени, погибель в лапах Сатаны. Такая вот экзистенциальная проблема. И костры запылали…
С Ренессансом появляется крайний индивидуализм и наружу вырывается разрушительная сила страсти и жестокости. Смена эпох заставляет испытывать боязнь нового и неожиданного. Но более всего эпоха боялась одиночества. Одиночества своих страстей и насилия своего эгоизма. Человек начинает страшиться самого себя, а вместе с ним его начинает страшиться эпоха.
