Как прекрасно, что мир играет яркими красками каждое мгновение, даже тёмной ночью. Это неправда, что ночь окрашена только в чёрный цвет. Если выйти в полночь из дома, то в чёрном небе можно увидеть красные тревожные огни самолёта, зелёные и синие искорки небесных светлячков – холодных звёзд, золотистую Луну.
День же и вовсе полон красок. Днём можно найти много любопытного, в том числе, драгоценные камни. Но горе тому, кто ошибётся, приняв за обворожительную красоту камня порождение тьмы. Тогда в ясный полдень может наступить время, когда вступят в свои права цвета ночи: красный цвет ненависти и мести, зелёный цвет слепой страсти, синий цвет алчности или жёлтый цвет безумия. Это и есть цвета известных всем драгоценных камней, при виде которых многие люди теряют рассудок, забывая при этом о совести, любви и человечности. Между тем, красивые разноцветные, а порой бесцветные или играющие цветами минералы и застывшая древняя смола – это всего лишь камни…
Его окружал страх. Страх, который, казалось, проникал в позвоночник и растекался по всему телу. Последние две ночи он не спал. Тайга вокруг него жила, шептала и вздрагивала ветвями деревьев.
Спускаясь к реке, Вадим отчётливо слышал шаги за своей спиной, а когда вышел на берег, рядом с ним тяжело захлюпала вода, и кто-то словно вздохнул. Липкий холодный утренний туман, наплывая с реки, обволакивал тайгу.
Его окружал страх. Страх существовал всегда. Страх создал цивилизацию. Страх делал людей трусами и героями. Всё зависело лишь от того, за кого боялся человек – за себя или за других. Но всё это относилось к обычному страху, который порождала реальность, а тот страх, который преследовал его, был иного рода.
«Никогда не прикасайся к алмазу!», – услышал он хриплый голос Энченлоя и оглянулся. Никого.
Туман. Это он во всём виноват! Почему так сильно стучит его сердце и так невыносимо ощущать присутствие невидимого спутника? Вадим не выдержал и побежал. И бег его сопровождали гулкие удары сердца. Его пустого сердца…
Споткнувшись, он упал и почувствовал над собой чьё-то тёплое дыхание. Он вспомнил, что сказал тогда Энченлой. Неужели ему не удастся уйти из тайги? Духи не отпустят его.
Вадим зажмурился и весь сжался. Нет, это вовсе не то, о чём предупреждал шаман. Это медведь! Несомненно, это медведь. Надо достать нож – двустволку снять он уже не успеет. Почему не слушаются руки? Пальцы онемели… Ну вот, кажется, больше никто не дышит над ним. Не надо бояться! Это всего лишь дуновение ветра.
Он снова и снова вспоминал события, произошедшие с ним здесь, в четырёхстах километрах к северо-востоку от Якутска…
Однажды они с Игорем решили поохотиться. У приятеля в этих глухих краях жил дядя Миша, работавший егерем. Сами они жили в Чите, и медведи обитали и в их области, но таких крупных особей, которые водились возле той северной реки, нигде не было, разве что на Камчатке. Так, по крайней мере, уверял его Игорь.
До Якутска, а затем до райцентра, они доехали поездом, а там знакомый Игоря вертолётчик Иван Павлович со звучной фамилией Сикорский, служивший в МЧС, доставил их на своей винтокрылой машине до посёлка на берегу широкой реки. Оттуда ещё сотню километров они проплыли на теплоходе и оказались у цели.
Серая избушка дяди Миши под почерневшей местами крышей одиноко стояла на высоком холме. Дядя Миша – высокий седобородый старик, тепло встретил племянника с приятелем перед избушкой.
– Как же ты стал похож на мать, Игорь! – сказал дядя Миша, похлопывая по плечу кудрявого синеглазого полноватого блондина в жёлтой куртке. – Как она там? Ей сделали операцию?
– Сделали, дядя Миша. Ей уже стало лучше. Ты бы к нам приехал как-нибудь.
