Катастрофа для командора

Катастрофа для властного командора

Он — воплощение контроля и средоточие власти
Она — инкарнация хаоса и не будет ему подчиняться
Им придется работать вместе, но это будет жаркое противостояние

Айбер

— Командор, к вам прибыла доктор Айслин Арвейн, — голос моего помощника доносится по внутренней связи. — Требует принять её.

Требует? Серая мышь в белом халате, с растрепанными волосами и темными кругами под глазами, если верить фото в досье, будет что-то требовать? У меня? Интересно. Я делаю короткую паузу, затем отвечаю:

— Пусти.

Возвращаю взгляд к экрану, продолжаю листать данные, когда слышу, как дверь открывается. По карбоновому паркету раздаются несколько шагов ногами, которые явно не в тапочки обуты. Острый точечный звук шпилек.

Я поднимаю взгляд и… Вместо мыши в халате вижу нечто совершенно другое.

Немигающим взглядом смотрю на входящую в кабинет девушку. Она не похожа на то, что я ожидал. Совсем.

Айслин Арвейн. Проговариваю это имя про себя, пытаясь почувствовать вкус на языке.

Не серая мышь. Не блеклая лабораторная крыса с кругами под глазами. В стильном обтягивающем комбинезоне из белого нанотрокса по типу тех, которые носят офицеры армады. Подготовилась.

Она яркая. А для гениального ксенобиолога — слишком.

Высокие каблуки отбивают по полу чёткий, уверенный ритм, будто она не в центре военной координации Ксора, а на официальном приёме. Она не суетится, не смущается, не делает робких шагов. Напротив — каждое движение уверенное, плавное, грациозное. Как кошка, с достоинством проходящая по квартире, потому что уверена, что все принадлежит ей.

Айслин не сутулится, не мнётся в нерешительности, как я ожидал. Наоборот — несёт себя с неизменной честью, будто вошла не в кабинет командора армады, а к себе в лабораторию, где её место по праву.

Пока она идет к моему столу, я изучаю её, отмечая детали, от которых невозможно оторваться, смакую каждый штрих.

Длинные, густые, идеально гладкие распущенные волосы отливают золотом в мягком освещении. Но на самом деле они белые. Ухоженные. Явно не спрятаны в пучок для удобства, не запутаны от бессонных ночей над микроскопами. Эта ученая заботится о себе. Для кого она старается?

Я ловлю себя на том, что пытаюсь найти в ней слабое место. Но нет сгорбленных плеч, нет зажатости, нет неуверенного взгляда. Она не похожа на учёных, с которыми я сталкивался.

Яркие, глубокие нечеловечески голубые глаза. Дерзкие. Взгляд не бегает по комнате в поисках спасения. Она смотрит прямо на меня. Бросает вызов, который я готов принять.

Ровная спина, расправленные плечи. Подбородок чуть приподнят. Это не надменность — это привычка держаться уверенно.

Фигурка — загляденье. Белый комбинезон подчёркивает все линии идеально собранной, отточенной не иначе как в зале фигуры. Изгиб талии притягивает, я замечаю острые косточки на бедрах.

Уголок губ чуть приподнят, но на дружескую улыбку это не похоже.

Мне хочется усмехнуться. Ей даже не нужно ничего говорить, чтобы зацепить меня. Но это не она со мной играет. Это я с ней.

Бездна.

Тело реагирует на эту девицу однозначно. Я чуть шире ставлю ноги под столом и перевожу взгляд на её лицо, но это не помогает. Залипаю, как пацан, на её губах. Они, должно быть, мягкие и нежные, но сейчас чётко очерченные и сжаты в тонкую линию — так же, как и её пальцы на планшете. Жёсткость во всём. Мне это нравится.

Это не просто женщина. Она — воплощенный вызов. Пальцы покалывает от неуместного предвкушения. Внутри просыпается что-то тёмное, опасное, то, что лучше бы не выпускать наружу.

Я в упор смотрю ей в глаза, когда она подходит вплотную к столу, и давлю в себе желание вломиться к ней в мысли. Мне ничего не стоит прочитать все, о чем она думает, и даже больше — внедрить любые установки. Но это низко. Такие трюки можно проделывать с равным противником, а разум человека, а если точнее, человеческой женщины не может являться таковым.