«Пуля, пронзившая воздух, двигается с той же жестокостью, что и память. Однажды вылетев из ствола, она уже не подчиняется хозяину. Она просто летит. И все, что остается – это считать секунды до удара».
– Амайя Капоне, раздел «Баллистика и вина», личные заметки.
Я помню день, когда умерла моя мать. Не сквозь слезы, не в затуманенном детском сознании, и уж точно не в образе жертвы. Я запомнила его так, как фиксирует событие наблюдатель с клинической дистанцией – будущий эксперт в области систематизированной смерти.
Выстрел раздался в упор – с хрустальной ясностью механизма, работающего без сбоя. Beretta M9A3 – эстетика функциональности, почти ортодоксальный выбор. Его жест был лаконичен, технически безупречен.
Он стоял слишком близко – ближе, чем допускает этика даже у палача. И все же – ни тремора в пальцах, ни следа сомнения в зрачках. Не вспышка аффекта, а акт воли. Не импульс – стратегия.
Он не убивал.
Он – вычеркивал.
Так, как время вычеркивает из биографии слабое звено. Как бог-редактор устраняет персонажа, нарушившего симметрию повествования.
В то время я училась решать уравнения с тремя неизвестными. Одно из них мне уже известно: смерть. Второе – выстрел. Третье… имя того, кто нажал на курок.
Пока у меня лишь два значения. Остальное – переменные, ожидающие расшифровки.
Когда взрослые спрашивают детей: «Ты скучаешь по маме?», они не ищут ответа, они провоцируют слезы, подменяя сочувствие банальным ритуальном.
Мне же хотелось спросить: «С какой дистанции был произведен выстрел», «Сколько секунд заняло решение выстрелить?» и «Был ли палец уже на спусковом крючке до того, как она заговорила?»
Но я молчала, наблюдала и училась.
Училась не прощать, а просчитывать. Чтобы когда-нибудь вычислить третью переменную.
Теперь мне двадцать два. И я знаю: все в мире можно предсказать. Даже предательство.
По статистике, в шестидесяти трех процентах случаев убийцы матери находятся в ближайшем окружении. В двадцати семи процентах – это были их союзники. В десяти процентах призраки из тени.
Я собираюсь найти тех, кто убил ее.
Математически. Хирургически. Хладнокровно.
Трава подо мной шептала не из страха – из узнавания. Природа, казалось, вдруг вспомнила, кого приютила в своих складках: не странницу, не дочь, а аномалию. В ее прикосновении чувствовалась мягкая покорность, как у прародителя, узнавшего в потомке чудовище, созданное не вопреки, а в логике эволюции. Самое чистое и точное искажение.
Я лежала на животе, врастая в землю не плотью – структурой. Кости отзывались в глубине почвы, как древние корни, что питались не соком, а задачей. Я больше не была телом, я была функцией. Природа не спасала меня, она пользовалась мной. Не с любовью, с точностью.
В руках лежала винтовка CheyTac M200 Intervention – не оружие, а импульс. Не механизм, а отголосок воли, оформленной в металле. Ее вес ощущался не как масса, а как соразмерность: между мной и расстоянием, между мыслью и ее реализацией.
Рация треснула помехами.
– Объект установлен. Повторяю: объект установлен, – прорезал эфир грубый голос, звучащий так, будто его обладатель курит с рождения.
– Вас понял. Превосходно. Госпожа, можете приступать, – откликнулся второй голос. Он был другой. Обернутый в холодную власть, в терпкую интонацию человека, который знает, когда люди перестают дышать.
Я выдохнула – коротко, беззвучно. Не как жест, а как знак равенства перед финальной строкой, где переменные наконец сходятся. В этом дыхании не было эмоции – лишь предельная ясность. Такой воздух вдыхают не перед выстрелом, а перед завершением формулы. Там, где все должно совпасть. Где ошибка невозможна.
На линии прицела – жестяная банка. Два километра и пятьдесят пять метров. Маленькая цель. Но суть не в ней. Суть в допуске к реальному бою. Завтрашнему дню. Эта банка – не проверка меткости. Это контрольная точка всей системы: тела, разума, дыхания.
