Сентябрь 1940-го.
Европа уже пылала войной, и Балтика, формально ещё мирная, жила в тени большой политики: Латвия всего несколько месяцев назад вошла в состав СССР, порты и причалы обросли новой охраной, а в прибрежных закусочных шёпотом говорили о движениях немецких крейсеров у датских проливов. Утро в Лиепае выдалось пасмурным, но тихим – редкость для прибалтийской осени. Гавань ещё дремала в сизом мареве тумана, в котором звуки глушились и становились вязкими, как густой мёд. Мачты стоящих у причалов судов терялись в сером тумане, изредка прорезаемом гудками буксиров и отдалённым стуком молотков со стороны верфи.
Сквозь эту завесу «Смелый» – сторожевой корабль СКР-22 – медленно шёл своим ходом на внешний рейд, покачиваясь на лёгкой зыби. Его стальной корпус, влажный от ночной росы, проблёскивал под тусклым светом солнца, едва пробивавшегося сквозь облака, и казалось, что сам воздух пропитан ожиданием предстоящего перехода.
На траверзе, чуть впереди, шло советское торгово-дипломатическое судно «Коминтерн» – массивный, с красным флагом на кормовом флагштоке и белыми полосами по борту. Его грузовые трюмы были забиты ящиками с дипломатической почтой, а на верхней палубе прогуливались люди в гражданской одежде – делегация Наркомата внешней торговли, отправленная на переговоры в Стокгольм.
Формально «Смелый» должен был сопровождать советский пароход до выхода в международные воды, но в штабе знали: на борту у него были и другие задачи. В последние месяцы несколько сторожевых кораблей, действовавших в акватории Северного и Балтийского морей, несли не только охрану торговых судов, но и работали как плавучие радиопосты. Их операторы вели непрерывное прослушивание немецких военных частот, фиксировали позывные, время и направление передач, чтобы на берегу могли строить картину активности Кригсмарине. «Смелый» был одним из таких кораблей. И именно его выход совпадал с полученными в Москве данными, которые связывали предстоящий маршрут с приоритетной операцией Главного управления государственной безопасности НКВД СССР, ведавшего внешней разведкой. Уже более полугода там разрабатывали план по линии Третьего Рейха – тщательно продуманную операцию, целью которой значился известный профессор русского происхождения, специалист в области физики и военно-морских технологий.
Родившийся в Санкт-Петербурге и окончивший Политехнический институт, а затем оказавшийся в эмиграции после Гражданской войны, он долгие годы работал в Германии в Берлинском университете, специализируясь на математическом моделировании и конструировании систем гидроакустической защиты подводных лодок. Эти разработки считались крайне важными для будущей безопасности советского флота и представляли собой ключ к пониманию новых методов противодействия подводной угрозе. В штабе подчёркивали: его поиск и возможный перехват технологий относились к приоритетам, от которых зависела устойчивость обороны страны на морских рубежах. Однако сведения, полученные советской разведкой от своих резидентов в Германии, были весьма скудны: за несколько лет назад профессор сумел выехать в нейтральную Швецию, формально по линии научного обмена, и с тех пор жил под защитой нейтрального статуса, продолжая работать над своими разработками. Эта деталь, о которой в Москве знал очень ограниченный круг лиц, делала задачу по его поиску куда более сложной, превращая её в тонкую игру разведок, где на кону стояли не только чертежи и формулы, но и политический престиж страны.
В рубке «Смелого», возле радиоустановки, находился старший лейтенант госбезопасности Павел Логинов.
Высокий, подтянутый, с прямыми плечами и спокойной осанкой, с внимательным, чуть прищуренным взглядом, в котором иногда проскальзывала сухая ирония, а временами – холодная отстранённость, свойственная опытному чекисту. Он умел быть вежливым, но не всегда обходительным; в спорных вопросах упрямился, а при начальстве держался сдержанно и аккуратно, словно каждое слово и жест проходили внутреннюю проверку перед тем, как выйти наружу.
