Ты знаешь, что ничего не сможешь
изменить.
НИЧЕГО.
Чтобы ты не сделала.
Куда бы не бежала.
Как бы не сопротивлялась.
Тебя преследуют, окружают со всех
сторон, загоняют в ловушку, как какого-то зверька, а потом…
А потом всегда один и тот же финал –
предсказуемый и неизменный, повторяющийся раз за разом.
Ужас, который охватывает уже в
первые минуты побега, и который с каждым твоим очередным шагом
только нарастает всё больше и больше.
Боль, которую ты ощущаешь с первым
укусом.
Слёзы, которые ты каждый раз
пытаешься скрыть, только бы не давать ещё один повод для радости
преследователю.
Никогда и ничего не меняется в этой
схеме вот уже как два месяца.
Хотя, нет, вру. Меняется. Число
шрамов на моём теле. В зависимости от настроения - не твоего,
естественно – их количество колеблется от одного-двух до
пяти-шести, а то и больше.
Так что… Всё, как и всегда.
Какие бы данные не заложи в
уравнение, после знака «равно» результат будет один и тот же.
Тогда, что же, чёрт побери,
заставляет меня из раза в раз совершать одну и ту же ошибку?!
Ведь знаешь же – твоё сопротивление
доставляет этому зверю только удовольствие. Он кайфует от того, что
ты пытаешься что-то изменить.
Протестуешь.
Пытаешься скрыться.
Борешься.
Давишься своим криком, лишь бы не
дать ему вырваться наружу.
Впрочем, это ещё одна моя ошибка.
Прекрасно знаю, что он и делает всё это, лишь бы хоть раз услышать
мой крик боли. Словно, это знак того, что я сдалась, уступила,
признала его власть и авторитет, прогнулась под него.
Не знаю, что заставляет меня так
себя вести, протестовать из раза в раз...
Люся после этих «пробежек», сидя
возле моей кровати и успокаивающе поглаживая мою руку, всегда
ругается и ворчит:
- Идиотка! Дурочка! Ну, вот зачем ты
это делаешь?! Дай уже ему, что он хочет!
Она прячет от меня лицо, пытаясь
скрыть слёзы.
- Ненавижу оборотней! – вырывается у
меня. Причем, злобно и с такой лютой ненавистью, что самой противно
становится.
Противно от того, что двадцать лет
любить и считать их своей семьей, а за каких-то два месяца поменять
своё мнение и в данную секунду чувствовать прямо
противоположное.
Противно от того, что из-за одного
зверя – и в прямом, и в переносном смысле – я теперь не могу
чувствовать себя в безопасности рядом с такими же, как и он.
Морщусь от своих слов, понимая, что
могла обидеть самого родного и близкого для меня человека.
Слава богу, она всё понимает без
моих оправданий. Лишь печально и с жалостью смотрит на меня.
- Знаю, - с грустью и шепотом
произносит Люся. В глазах ни грамма осуждения или обиды.
- Когда приём? – интересуюсь, резко
меняя тему.
- Через неделю.
- ОН точно будет? – страх, что
что-то может пойти не так, заставляет задать этот вопрос хрипло и с
надрывом.
- Должен быть. Мне пообещали, что
сделают всё, чтобы на этом приёме появился не его брат, а именно
ОН.
- А если цена будет больше, чем у
нас есть в заначке?
- Тогда на кон придётся ставить,
сама знаешь, какую информацию, - Люся не стала говорить, какую
именно, потому что мы, хоть и находились наедине в закрытой
комнате, но опасение, что нас могут подслушивать, всё равно
присутствовало всегда.
- Я против, - даже отрицательно
качаю головой в знак протеста.
- Выбора не будет, Анют.
- Я всё равно против. Вероятность
того, что он разорвёт тебя на месте, даже не разбираясь, очень
велика.
- Не думаю. Он слишком умён, чтобы
профукать такой шанс.
- Ладно, Люсь, как скажешь, -
соглашаюсь с неохотой. – У меня есть ещё одно опасение. Он ведь
может не согласиться пойти с тобой на свидание.
- А вот тут всё зависит от тебя! Что
угодно говори ему, но когда мы зайдём в кабинет, он ДОЛЖЕН
попросить у брата разрешения на свидание со мной. Ты поняла?
