– Сам Ты, Творец и Создатель человека, един бессмертен, а мы – все земные, из земли созданы и в ту же землю возвратимся, как повелел Ты, Создатель: ты – земля и в землю возвратишься, – протяжные слова молитвы гулким эхом отражались от купола невзрачной церкви, затерявшейся на окраине одного из спальных районов Москвы.
– Аллилуйя, Аллилуйя, Аллилуйя, – вторил им высокий голос певчей, расположившейся прямо за спиной у Вероники.
Она задержала взгляд на зажатой в пальцах наполовину оплавившейся свечке, воск медленно стекал на картонную манжетку, скапливаясь в углублении. Огонек изредка вздрагивал, подчиняясь дуновению случайного сквозняка из-за неплотно прикрытой входной двери. Вероника давно потеряла счет времени и просто стояла на своем месте, как и остальные скорбящие, и никак не могла сосредоточиться на чем-то одном. Она честно пыталась уловить смысл произносимых священником речей, но раз за разом терпела неудачу и в конце концов сдалась, переключившись на рассеянное созерцание печальных лиц. Долго рассматривать собравшихся было неловко, и она вернулась к собственным воспоминаниям о покойной.
С Дианой они, будучи студентками, работали в кафетерии в одну смену. Приветливая и улыбчивая шатенка сразу расположила к себе Нику, и они неплохо приятельствовали, пока их пути не разошлись. После они изредка обменивались парой сообщений и дежурными поздравлениями в праздники, но подругами так и не стали. О том, что Диана умерла, Ника узнала из соцсетей и по-настоящему расстроилась. Бывшая коллега виделась ей ярким примером жизнелюбия, и казалось чертовски несправедливым, что ее земной путь оборвался так рано – той не было и тридцати. На страничке Дианы вскоре появилась информация о похоронах, и Ника отчего-то сразу решила, что пойдет.
Тем вечером, сидя на кухне с бокалом красного вина, она, вздохнув, открыла их с Дианой последнюю переписку. Тогда они планировали выбраться вместе на прогулку в парке, поболтать и сделать красивые фотографии – Вероника увлекалась съемкой с детства, с тех самых пор, как к ней в руки попала простая пленочная «мыльница». Ей особенно удавались черно-белые портреты, однако всерьез свое хобби она никогда не воспринимала: подумаешь, «большое дело – на кнопку нажать», как говаривал ее отец.
«Приезжай ко мне в мае, – предложила она приятельнице. – Когда зацветут яблони, в саду у воды будет чудесно».
Прошло без малого девять месяцев, но они так и не встретились: как это часто бывает, у обеих нашлись более важные дела, а времени на прогулку – нет.
Вероника не была знакома ни с семьей Дианы, ни с ее близкими друзьями, но посчитала правильным отдать дань памяти хорошему человеку, и теперь то и дело поглядывала из-за поникших спин родственников на Дианино бледное лицо, все еще красивое, но до странного безмятежное, лишенное привычных для веселой девушки красок и эмоций. Хрупкое тело в гробу было больше чем наполовину укрыто россыпью живых цветов, и она невольно подумала, случалось ли Диане при жизни получать такое количество букетов. Ника отругала себя за неуместную мысль, неуклюже поправила сползший с волос темно-синий платок и снова постаралась сфокусироваться на происходящем. Сделать это становилось все труднее: в пуховике было невероятно жарко, а от спертого воздуха, пропитанного ладаном и дымом, начинало щипать глаза. Ее свечка превратилась в крохотный огарок и потухла. Набитая бестолковым барахлом сумка больно оттягивала плечо, и Ника попыталась незаметно размять ноющую спину. Погруженная в собственные раздумья, она не заметила, как батюшка завершил отпевание, родственники из первых рядов медленно потянулись к гробу, чтобы проститься с покойной.
