Колыбельная акинака

– Их песнь – гимн нашей родины. Ты слышишь его, брат? – Голубка подкралась бесшумно.

Сокол смотрел вдаль, где серое море целовало небо, растворяясь в нём. Природа вновь намекала, что границы условны и даже горизонт может быть стёрт.

Далёкий рокот звучал слабым отголоском звёздных рифм.

– Поэтично, не так ли? – Сокол посмотрел на сестру. Её раны едва затянулись розовыми рубцами. Эти вечные метки побелеют со временем, но уже не покинут светлое лицо Голубки. Сестра вновь отрастила волосы, скрыв шрамы на голове и пустую глазницу. Она надела тунику с высоким воротом и длинным рукавом, но память Сокола позволяла видеть насквозь. И каждый след от людской жестокости на теле сестры для него – не скрыт и не забыт.

– Ветер доносит до меня все их напевы, но, признаюсь, за хлопаньем крыльев я не могу распознать голоса, – в единственном сером глазу Голубки Сокол читал её настроение.

– Они все грустны, как и ты.

– Не думаю, – Голубка вымученно улыбнулась. – Я слышу тоску. Тоску и скуку, но разве это главные партии? В песнях тёмных клинков доминируют кровавые ноты. Жажда, ненасытность и безумие – аккорды их партитур!

Теперь глаз сестры налился бордовыми слезами гнева, а голос её задрожал. Клёкот буревестников и гавканье чаек поднялись на берегу, перебивая прибой. Небо озарилось молнией.

– Уже реже, но они поют и о доме, – Сокол склонил голову, обещая, – и ты услышишь все их песни, сестра.

– Все услышат, – с раскатом грома, эхом вторящим Голубке, каменистый берег внизу и горный выступ, где стояли брат и сестра, накрыло дождём.

Они распрощались.

Голубка осталась в Гнезде, дожидаться возвращения Сокола и восстанавливать силы. Брат же её, по договорённости, спустился из укрытия на вершине Касаточьих гор к Затопленному Лесу. Он должен был отыскать ещё один тёмный клинок. Зловещий и могущественный, служивший королям и обретший имя – Пьющий Души. Его чёрное лезвие, исписанное пророчествами на забытом языке, невероятно опасно; угрожающе величественно своими тайнами, сокрытыми силами и песнями.