«Смертного рок у тебя, а желанье твоё не для смертных».
Публий Овидий Назон
Июль 2015, Рочестерский плацдарм, Великобритания
Я знал одного капеллана по имени Куст. Еще до Британской кампании. Помимо нелепого имени, он был интересен тем, что таскал в своей лысой голове много умных слов. Так вот, однажды он сказал: «Бог не знает милосердия. У него нет на это времени. Он знает только справедливость». Я ему ответил тогда, что не уверен в существовании Бога. Отец Куст застегнул ширинку, – а мы как раз оправлялись, пользуясь недолгой остановкой во время очередного марш-броска, – и сказал: «Поверь мне, сын мой, меньше всего Богу есть дело до людских суеверий».
Такой вот был забавный капеллан. Его ранили под Осло. Прострелили шею. Но он выжил и отправился домой. Везучий сукин сын.
Я не вспоминал о том разговоре до битвы под Рочестером. Воевал, убивал, калечил, был легко ранен: на войне как на войне. Но когда сорок два черных вертолета пересекли Ла-Манш, я вспомнил капеллана. Потому что с марсельского аэродрома взлетело семьдесят семь черных вертолетов с солдатами Объединенной Армии. Тридцать пять из них рухнули на моих глазах в ледяную воду. Вместе с пилотами, офицерами, моими братьями по оружию, их надеждами и их суевериями. 35 – красивое число.
И вот мы сели. Сержант с не менее нелепым именем Благо стоит надо мной и кричит: «А ну-ка взял свою задницу и вытащил ее из вертолета, солдат!» И пальцем мне в глаза тычет, мудила. А я не струсил, я просто слегка устал, задумался о Боге и вдруг понял, что мне чертовски хочется жить. Но Благо орет, мимо бегут мои друзья, а Ла-Манш за спиной – тих и как будто бы даже ленив, словно и не он только что сожрал 35-ть боевых машин вместе с камуфлированной мясной начинкой.
Пришлось схватить мой «сорок восьмой» и выскочить под ослепительное небо Рочестера.
Прямо в ад. Под огонь станковых пулеметов Объединенного Фронта. Мы были авангардом Британской кампании. А Рочестер – незначительным этапом этой войны.
Когда четырнадцать пулеметов стремятся вынуть твою душу и отправить ее к справедливому, но немилосердному Богу, ты бежишь и не присматриваешься к достопримечательностям. Бежишь, куда глаза глядят, и думаешь, что раз уж пришлось вытащить свою задницу из вертолета, то было бы неплохо сохранить ее для будущего.
Кто-то схватил меня за шкирку и стащил с дороги.
Мой дружок Букса. Для истории правильнее назвать его рядовой Дэви Бакхеймер. Но вообще-то никто и никогда его так не называл.
Букса – самый дерьмовый в этом мире стрелок. Он и в танк с трех шагов не попадет. Но если вам потребуется этот танк поднять и зашвырнуть на ту сторону Ла-Манша, – эта работенка как раз для моего дружбана Буксы. В том смысле, что он силен, как мамонт. Огромный, сильный, довольно уродливый и самый добрый сукин сын на планете. Ну и еще он слегка туповат, разумеется. А вы много встречали в своей жизни умных и бескорыстно добрых людей? Я – нет.
Так вот, Букса взял меня за шкирку, поднял над землей и бросил на пару метров. Не через Ла-Манш, конечно, но приложился я крепко, и это окончательно привело меня в чувство.
Я очнулся за кирпичной оградой высотой в метр с небольшим, и прямо надо мной танцевала на ветру ветка жимолости. Справа лежал огромный Букса, слева – чувак по прозвищу Пуля. Интернациональное братство солдатни, лежащей под шквальным огнем станковых пулеметов. За спиною Пули около пятидесяти парней вжимались в кирпичную кладку изгороди, и каждый из них надеялся сохранить свою задницу для потомков.
Мой дружбан Букса родом из города Намюр. Это в Бельгии. А Пуля из Москвы, это в России. Кстати, если вам потребуется прострелить монету с расстояния в хрен знает сколько метров, – обращайтесь к Пуле. Потому что он натуральный мастак по таким делам, а еще Пуля – мой второй дружбан. Нас трое, всегда и везде.
