Предисловие
Глаза – единственное зеркало, в котором отражается правда.
Слова и поступки могут обмануть, но взгляд всегда выдаёт сердце.
Не бойтесь верить в любовь, даже если однажды обожглись. Возможно, это пламя, что обожгло вас, вовсе не было любовью – просто её слабая тень.
Настоящая любовь не ранит, не разбивает сердце.
Она приходит тихо, неожиданно, смотрит в глаза.
Учитесь различать правду во взгляде.
И когда встретите её – не отпускайте. Позвольте себе поверить снова.
Тихая ночь. Нью-Йорк привык ассоциироваться с шумом, спешкой и огнями, которые никогда не гаснут. Это город, который словно не знает сна. Но даже здесь бывают моменты, когда всё замирает, и на улицы опускается редкая для мегаполиса тишина.
Поздняя ночь. Манхэттен засыпает, хотя ещё пару часов назад здесь кипела жизнь. Свет неоновых вывесок всё ещё отражается в мокром асфальте, но улицы пустеют. Машины почти не ездят, слышен лишь отдалённый шум проезжающего такси. Небо над городом кажется особенно высоким и глубоким, на удивление ясным, без привычного для города дыма и пыли. Лёгкий ветерок колышет листья в Центральном парке, словно напоминая, что даже в каменных джунглях природа продолжает жить. В такие ночи Нью-Йорк становится совсем другим. Он как будто снимает маску большого, шумного города и даёт возможность почувствовать его дыхание.
Я стою у окна, курю сигарету, глядя на город, который принадлежит мне наполовину, а остальной половиной я просто еще не успел заняться. Время уже давно переступило за полночь, а сон все так и не приходит. Нужно решать вопрос с остальной половиной города. Латиноамериканские группировки стали часто показывать из тени и совершать набеги на город.
Пять лет я провёл в тени. После убийства моего отца – старого дона Филиппо Марино – я ушёл в подполье. Мой отец был человеком старой закалки – строгим, рассудительным и безжалостным к людям. Его власть держалась на холодной дисциплине и умело выстроенных связях. Он знал цену слову, поступку, и этому он учил и меня с братом. Отец любил нашу мать. Любовь – это высшая награда в наших кругах. Браки заключались тут как выгодные сделки. Филиппо любил Лукрецию по-своему: молча, сдержанно, но преданно. Любовь никогда не была для него проявление слабости, она была его единственным тихим убежищем от мира, от жесткого и безжалостного мира.
У него родилось двое приемников. Наше воспитание он воспринимал как долг, а не как нежность. Он видел в нас не просто свою кровь, а тех, кто должен продолжить его путь, не уронив честь Семьи. Я с детства понимал, что у меня никогда не будет обычной жизни. Меня готовили к роли приемника – к тому, чтобы в любой момент я мог взять в руки власть, со всем её весом, рисками и последствиями.
Для отца семья всегда была важнее всего. Семья – это не слабость, а ответственность. Теперь это моя ответственность.
Той ночью мой телефон зазвонил. Ночные звонки добром не заканчиваются. Я сразу понимал, что-то случилось. Но не ожидал, что мне сказали по ту сторону трубки.
На другом конце был Рафаэле Романо, советник отца. Голос дрожал, хотя он пытался говорить ровно.
– «Доминико… Твой отец… Дона Филиппо…»
И всё.
Дальше я уже не слышал его. Комната в одну секунду сжалась, стены начали давить, а потолок опустился.
В голове возник только один вопрос:
Кто?
Кто перешел черту? У нас не было войны…
Я не чувствовал боли, не было слез. Я знал, что это случиться рано или поздно. Но знал и то, что тот, кто решил убить дона, сделал это не без веской причины. И почти всегда это был кто-то из своих.
Когда я зашел в его кабинет, тело уже накрыли тканью. Я присел рядом с отцом и откинул край белой ткани – посмотрел ему в лицо. Спокойное, даже гордое. Он не боялся человека перед собой, он принял смерть стойко. Возможно он даже знал того человека.
