Глава I. В деревню – к маме
Жара стояла с самого утра. Липкий воздух, наполненный запахом нагретого асфальта и бензина, плотно обволакивал салон. Солнце било в лобовое стекло, отражалось от приборной панели, оставляя на коже ощущение расплавленного пластика. Автомобиль пах пылью, искусственной кожей сидений и намёком на пот – будто сама машина вспотела от жары.
Дети сопели сзади, вцепившись в планшеты. Наушники не заглушали тонкий вой насекомых за окнами – за обочиной тянулись липовые аллеи, залитые утренним светом, чуть тревожимые вялым южным ветром. Ветер был не прохладой, а словно горячим дыханием – не облегчением, а напоминанием о летней беспощадности.
Евгений вёл машину привычно – привалившись к рулю, словно в полудрёме. Его тонкие запястья с легкой синевой вен, короткая, тщательно подстриженная бородка, очки в металлической оправе, седина у висков – всё в нём было будто из другой эпохи. Интеллигент. Философ. Человек, знающий, что иногда лучше молчать, чем объяснять.
– Так ты скажи, Настя, – повернулся он к ней, не отрывая взгляда от дороги. – А мама-то была счастлива?
Настя закурила, хотя обещала бросить. Она щёлкнула зажигалкой – рывком, с нетерпением. Её движения были резкие, как и голос.
– Счастлива? – фыркнула она. – Была, не была – что вы там понимаете в её счастье.
Её тело было почти неприкрыто – белая майка без лифчика, короткие джинсовые шорты, в которых её загорелые бёдра выглядели вызывающе, но без вульгарности. Женя заметил, как на заправке заправщик уставился на неё чуть дольше, чем следует. И внутри – кольнуло. И ревность, и возбуждение, и что-то ещё. Это чувство – будто чужой взгляд на твою женщину становится твоей фантазией.
– Я просто говорю, – продолжил он, – что жить всё-таки надо для себя. Хотя бы иногда. Не всё же по чужому сценарию.
– Ты это маме скажи, – буркнула Настя. – Она до сих пор боится, что её в церковной лавке осудят за то, что я с тобой жила до свадьбы.
Они оба рассмеялись. На секунду в машине стало легче – не от кондиционера, который он наконец-то включил, а от смеха.
– А ты думаешь, что мы для себя не живём? – она повернулась к нему, её губы блестели, волосы слиплись от пота к вискам. – Живём. Только иногда скучно. Прямо – адски скучно.
Он перевёл взгляд с дороги на её бедро, обнажённое, в пятне солнечного света.
– Я же тебе говорил. Надо что-то новое.
– О, только не начинай, – она скривилась, но в уголках губ промелькнула тень улыбки. Признающая, что он её возбуждает.
– Это же просто игрушка. Попробуем – не понравится, выкинем. Мы взрослые.
– Взрослые не обсуждают фаллоимитаторы, когда сзади дети.
– Через пять минут их здесь не будет, – сказал он. – На целых две недели.
Он посмотрел на неё мимолётно, но выразительно. Она кивнула, медленно выпуская дым.
– Ну да. Мама дольше не может. У неё отпуск на две недели. Потом – обратно в школу, в свой кабинет и к соседкам-сплетницам.
Настя замолчала. Пепел упал на её ногу. Она стряхнула его, глядя в окно. Поле. Жёлтое, колышущееся. Над ним – дрожащий воздух.
– Получается, у нас есть всего неделя. Может, чуть больше. – Евгений нажал на поворотник. – Пока они там… а мы тут.
Он говорил без пошлости. Но и без притворной сдержанности. Просто – факт. И в нём было что-то трепетное. Предвкушение.
Настя не ответила. Только провела пальцем по бедру. Потом перевела взгляд на него – внимательный, живой.
– Ты хочешь кого-то?
– Я хочу нас другими. Новыми. Не на замену, а в дополнение. Как будто мы читаем одну книгу, а потом – вдруг появляются новые главы.
Машина свернула с асфальта на гравий. За поворотом показались старые яблони – поникшие, густые, с пыльными листьями. Деревня. Где всё пахнет влажной землёй и молоком, где воздух прохладнее, но всё равно душный.
