Зверь всегда ждет меня в этом лесу.
Высоко над кронами деревьев повисла полная луна, но свет едва
сочится сквозь переплетение ветвей. Я бреду, пробираясь через
заросли. Оглядываюсь, ловя каждый шорох. Из полумрака доносятся
скрипы, шелест, тихий стук, крики встревоженных ночных птиц. У меня
ни чуткого зрения, чтобы видеть в темноте, ни острого слуха,
способного вычленить из голосов леса тот единственный, что
предупредит о приближающейся опасности. Упругие ветки хлещут по
рукам и лицу, норовят вцепиться в волосы. Делаю очередной шаг… С
резким звуком под ногами трескается сухая коряга, и тут же сотни
бледных бабочек, светящихся отблесками луны, срываются с ветвей.
Стремятся вверх, но зависают на полпути, отчаянно трепеща
невесомыми крылышками.
Здесь везде заплетено черными нитями паутины. Одни способны поймать
бабочек, но рвутся от моих прикосновения, а другие прочны, они
впиваются в кожу, прежде чем лопнуть. Сначала я боялась тревожить
паутину. Лишь потом поняла, что Зверю все равно, и на самом деле он
всегда чувствует мое присутствие.
Этот мир принадлежит ему. Он – хозяин царства моих ночных
кошмаров.
– Лиа…
Ветер качает ветки деревьев, листва шумит, как ночной прилив, и в
море шорохов чуть различимый шепот тонет.
– Лиа, – зовет Зверь едва слышно.
Я вздрагиваю, оглядываюсь, чтобы увидеть лишь темноту и лунные
блики.
– Лиа! – на выдохе произносит Зверь у меня за спиной.
В этом коротком звуке удовлетворение. А может, и
предвкушение.
– Ты здес-с-сь… с-снова…
Речь его звучит странно, неправильно. Мне доводилось слышать, как
Зверь шипит, выталкивая слова сквозь сжатые зубы. И как он рычит в
исступленной злобе, стирающей из его облика хрупкую иллюзию
человечности.
Нужно ли сказать ему что-то в ответ?
Не могу подобрать слов, способных мне помочь. Может, их и вовсе
нет.
Отвожу от лица очередную ветку и вскрикиваю – листья под ладонью
зажигаются крошечными рыжими огоньками, с шелестом сворачиваются и
осыпаются прахом. Теперь всюду теплятся новые огоньки. Лес медленно
тлеет. Только дыма почему-то нет. Так бывает во сне – некоторые
детали выпадают.
Зверь возникает за спиной тихо, без звука шагов.
Единственный шорох, выдающий его – тот, с которым опускается на мою
голову венок, сплетенный из упругих зеленых ветвей. И ладони,
сделавшие это, соткались из мрака.
– Приш-ш-шла…
Будто это ночь сгущается, обретая форму рук, которые хватают меня,
сжимают, пригвоздив к месту и лишив возможности сопротивляться.
Нет, тьма – это ничто, а лишенное плоти существо не может дышать
так горячо, опаляя открытую кожу.
Он склоняет голову, изучая запах.
По телу пробегает дрожь.
Я не смею шелохнуться. Зверь берет меня за плечи, задевая кожу
когтями. Прижимает спиной к своей широкой, часто вздымающейся
груди. Сквозь ткань ночной сорочки чувствую его тепло. Едва
напрягшись, заставляю себя стоять смирно, безвольно опустив руки
вдоль тела. В первый раз я задыхалась, пыталась вырваться. Но если
не сопротивляться – он сделает все быстро, и тогда я смогу
выбраться в реальность, проснуться.
Он отпустит. До следующего раза.
Зверь не спешит, осторожно перебирает мои волосы. Коса рассыпалась,
стягивавшая ее лента упорхнула во мрак и исчезла. Темные локоны
скользят сквозь черные пальцы. Я смотрю, как во мраке над головой
бьются в паутине бабочки. Твердые ладони гладят плечи, скользят все
ниже… Одна стискивает грудь. Другая поглаживает бедро, задирая
подол сорочки. В любой момент он может сделать мне больно, но
почему-то тянет время и лишь теснее прижимается сзади. Не выдержав,
всхлипываю.
– Тш-ш-ш…
Его шипение у самого уха, по коже пробегают мурашки.
– Пожалуйста, не надо… – говорю я, и горло перехватывает.
