Эпиграф
Всякое чудо начинается с
жертвы.
Той самой жертвы, что есть
матерь-любовь и сестра-свобода.
Флавия К. Фоллс
Пролог.
– Добрый день! Не правда ли, сегодня
чудесная погода? Не желаете ли чашечку чая? – кокетливая, слегка
лукавая улыбка не сходит с моих аккуратно начертанных, пухлых
губ.
Я всегда улыбаюсь. О нет, не
подумайте, что я хочу похвастаться собственной беззаботностью,
удачливостью и счастьем. Просто мне всего лишь нарисовали такие
забавные губки бантиком, и теперь я буду улыбаться всегда. Можно
глянуть на меня вскользь, совершенно случайно или смотреть, не
отрываясь, прямо в глаза. И конечно же, испытывать неосознанную
радость, умиление и восторг, но тем не менее в тот же миг ощущать
лёгкую дрожь, ведь в сущности теперь непонятно, кто и кого
разглядывает более пристально. Но кое-что случилось наверняка: в
этой комнате нас стало двое. А одиночество, разделённое на двоих,
перестаёт таковым быть.
Итак, я всегда улыбаюсь. Бывает ли
мне грустно? Нет, я не знаю, что такое грусть. Тогда вероятно мне
всегда радостно? Нет. Я не знаю, что такое радость. Ведь это всего
лишь чувства, иногда чуть ощутимые, иногда безумные, но чаще
внезапные и хаотичные. Их нельзя обуздать. Или можно? Можно ли
обуздать волны посреди океана? Особенно, когда выпал из лодки и
окружили акулы. А можно ли оседлать падающую звезду, когда её хвост
охвачен пламенем и оставляет млечную полосу где-то далеко, спустя
три тысячи лет после падения? Это всё эмоции, и как глубоко их не
прячь, они всё равно вырвутся наружу в тот самый момент, когда
меньше всего ожидаешь. Так зачем же подобное испытывать кукле? Ах,
да, вероятно, Вы ещё не знаете, что я – кукла. И потому Вы
непременно спросите, почему же я всегда улыбаюсь? Не знаю. Просто
мне нарисовали такие губы. Не всё ли равно? Губы, как губы:
маленькие, яркие и округлые – кукольные – лишь бы они были
красивыми. Ведь я всегда должна быть красивой. И я воистину
прекрасна.
Я видела сотни своих отражений: в
причудливых зеркалах помпезных гостиных, в натёртой до блеска
медной посуде, в покрытых узором оконных стёклах. Я отражалась в
глазах тех, кого встречала, и выражения их лиц навечно
запечатлелись в моей памяти. Я знала, что красивая, что ценная, и
что именно здесь и именно сейчас непросто так. В моём удивительном
и таком долгом пути скрывался тайный смысл, который я не смогла
познать до сих пор. Я приходила из ниоткуда и уходила в никуда, но
на то всегда была веская причина. Я была всегда в своё время и на
своём месте, как и положено куклам.
Кем и для чего я была создана и где
побывала, не останется для Вас тайной. Моё путешествие
продолжается, и я исправно выполняю свой долг летописца и свидетеля
человеческих судеб. Почему? Об этом Вы узнаете чуть позже. Просто я
хочу рассказать одну историю, мою историю, обычную кукольную
историю, такую же, как и у всех других кукол.
Часть
первая.
О мастере.
В тот пасмурный, сырой вечер
мастер, который создал меня, был пьян и пребывал в абсолютном
беспамятстве. У него случилось непоправимое горе: его возлюбленная
дочь умерла. А он так беззаветно и трепетно любил её, что не смог
смириться с горькой утратой и решил, что так или иначе, но она
всегда будет жить в отчем доме. Вот тогда он и смастерил меня по её
образу и подобию.
Он вставил мне в глазницы два
тёмных мерцающих самоцвета и сшил мягкий, струящийся каштановый
паричок из её остриженных локонов. Так я сохранила её запах.
Бледные фарфоровые щёчки мастер окропил коралловым румянцем, а чуть
ниже, над острым подбородком, нарисовал круглые алые губки
бантиком. Так они застыли в вечной улыбке. Он желал, чтобы его дочь
всегда улыбалась.
