Люсинда на цыпочках подкралась к двери и замерла, прислушиваясь. Ха! Ни единого звука. Дверь острым ножом отсекала звуковое пространство номера от пустого коридора отеля. Люсинда хитро прищурилась и вынула из кармана карту-ключ. Открывая дверь, язвительно усмехнулась. В тридцать восемь за секс приходится платить. Пусть и столь извилистым способом.
В номере было тихо, но отнюдь не пусто. В спальне ее уже поджидал незнакомец. Люсинда сбросила туфли и приблизилась к широкому любовному ложу, на котором горделиво возлежало мужское тело, стыдливо прикрытое простыней. За окном бушевал холодный октябрьский ветер, а в номере мерно журчала вода в батареях. Люсинда достала из кармана заботливо припасенную веревку и принялась за дело.
Вскоре ноги и руки «жертвы» были аккуратно привязаны к кровати розовыми веревочками, простыня отброшена в сторону. А сама Люсинда, золотистая в свете ночника, горящим взглядом разглядывала возлежащее перед ней отнюдь не беспомощное мужское тело.
«Приступим!» – решила она, перекинула ногу через свою жертву, наклонилась и обхватила губами неуверенное мужское достоинство. «Жертва» издала громкий, протяжный стон. С каждым движением Люсинды громкость стонов все нарастала, связанное мужское тело дергалось, извивалось, будто пытаясь вырваться из розовых пут. Язычок Люсинды настойчиво ласкал мужское «достоинство», пробуждая змея из спячки, от сладких прикосновений любовник стонал все громче, неистовее:
– Ласкай меня, прекрасный ангел! Как сладки твои губки. Я хочу тебя.
Убедившись, что дело сделано – змей любви горделиво поднял голову и замер в ожидании следующей схватки – Люсинда приподнялась и медленно опустилась на твердого красавца своей горячей и влажной пещеркой.
– Аах! – она не смогла сдержать страстного вздоха. И в ответ услышала:
– Трахни меня, Розалинда!
Люсинда на миг удивленно замерла – какая, к лешему, Розалинда? Но решила, что связанный в порыве страсти обознался, и продолжила начатое. Поднимаясь и опускаясь, влажно скользя по твердому «змею» таинственного кавалера, Люсинда ощущала, как накатывают одна за другой приятнейшие волны любовного наслаждения и громко, от души, стонала. Связанный протяжным воем подтверждал согласие. Любовники бурно неслись к заключительному акту сладчайшего танца. Люсинда запрокинула голову. Ее тело горело огненной страстью, полыхало бурным огнем. Она чувствовала, как приближается к той самой заветной точке, похожей на смерть и рождение. К желанным мгновениям, слаще которых нет на свете. Еще немного, чуть-чуть, поднажми, милый. Ах! Взрыв оргазма! И ее легкой зефиркой понесло нежнейшей волной бесконечного кайфа. Люсинда закрыла глаза…
Люсинда открыла глаза и зажмурилась от яркого дневного света. Коварный солнечный луч пробрался сквозь закрытые шторы, и теперь жарко припекал ее сонное лицо. Голова раскалывалась от яростной боли, словно она накануне пила шампанское с водкой и всем, что попало под руку. А потом ее в голову пинали ногастые футболисты в бутсах.
Пить! Люсинда приподнялась на кровати и стыдливо потянулась за простыней – прикрыть наготу. При свете солнца ее ночную храбрость как ветром сдуло. Простыня отчаянно сопротивлялась, не желала двигаться. Люсинда дернула сильнее и нервно вздрогнула от странного ощущения. В комнате она была не одна. На огромной кровати кинг-сайз лежало еще одно тело. И это тело не двигалось. Мутные глаза пялились в потолок, возле открытого рта засох голубой ручеек слюны. Руки и ноги были крепко привязаны к спинкам кровати кокетливой розовой веревкой. Ее веревкой!
Люсинда схватилась руками за волосы и пропищала:
– Мамочки! Он, кажется, дохлый!
Она резво спрыгнула с кровати и бросилась к двери, метнулась обратно – одеться. И замерла посреди номера. Женской одежды не было. Только аккуратно сложенные на стуле мужские трусы в сердечках. Где ее сумка с телефоном? Люсинда обшарила тумбочки, шкаф, заглянула под кровать и на подоконник. Ничего! Она в номере с трупом, а ее вещи украли.
