Я совершенно не переношу крик в свою сторону. Если человек при беседе со мной переходит на повышенный тон, впадаю сначала в панику, а потом и в агрессию, мне крайне сложно сдерживаться. Но профессия обязывает держать язык за зубами. Я не имею права сорваться, хотя очень хочется. Вот, например, сейчас…
Я бы с радостью настучала этому охреневшему мажору, которому закон не писан.
– Еще раз повторяю. – орет этот ненормальный. – Какого черта я должен ждать? Паспорт мне мой отдали. Живо.
И я бы с радостью отдала ему паспорт, но, увы, он пришел раньше положенного срока. И документ еще не готов.
– Мне очень жаль, но если вы продолжите разговаривать со мной подобным образом, я ничем не смогу вам помочь. – пытаюсь хоть как-то решить все мирно.
– Че? Вы тут охренели совсем уже. Бабки мешками гребете, сидите на заднице, нихрена не делаете, – плюется он. Хорошо, я работаю за стеклом, и мне не приходится глотать его слюни.
Откуда у граждан такая информация? С чего они решили, что мы тут деньги мешками гребем?
Смешно. Жила бы я тогда от зарплаты до зарплаты? Экономя буквально на всем. И на автобусе я катаюсь, потому что обожаю общественный транспорт в час пик.
– Пожалуйста, давайте вы успокоитесь и перестанете так со мной разговаривать. Еще раз повторяю, паспорт будет готов только через десять рабочих дней с момента подачи заявления. Я не печатаю паспорта, а только выдаю. – Так и хочется сказать: что же ты такой тупой, олень, не понимаешь очевидных вещей. Спокойно, Юля, спокойно. Делаем глубокий вдох и выдыхаем.
– А кто печатает? – бычится он. Как мне не хочется подставлять Лесю и отправлять этого неадеквата к ней. Нужно что-то сделать, иначе он не успокоится, и так орет как потерпевший.
– Сотрудник, – стараюсь ответить без агрессии. – Подождите две минуты. Я уточню информацию.
– Уточняйте, – милостиво позволяет мне этот козлина.
Набираю по внутренней связи Лесю.
– Да.
– Лесь, за паспортом пришли, можешь посмотреть, не готов ли?
– Юль, я же час назад принесла тебе двадцать паспортов, остальные только в работе. Все по срокам.
– Да, я знаю, посмотришь?
– Опять какая-то сволота орущая пришла? – тяжело вздыхает Леська. Она уже знает: если ее так просят, значит, кто-то сильно скандалит. Я всегда стараюсь мирно все уладить, но иногда бывают и такие форс-мажоры.
– Да.
– Называй ФИО.
– Соловьев Антон Олегович.
– Нет, еще не готов. Пусть дня через два приходит. – Я кошусь на этого придурка, он разве что пар из ушей не пускает. И вот как его отправить домой?
– Ясно.
Сбрасываю вызов. Ну и что мне с тобой делать?
– Что сказали? – жестко спрашивает, словно я зажала его паспорт и из вредности отдавать не хочу.
– Приходите через два дня, он будет готов, – развожу руками. Я бессильна.
– Знаете что… – привстает он со своего места. – Вы вообще в курсе, с кем разговариваете? – Ну начинается. Так и хочется демонстративно закатить глаза.
– Послушайте, от того, что вы сейчас наорете на меня, ваш паспорт быстрее не напечатают. И я уже сказала вам, от меня это ну никак не зависит. Поэтому вы либо приходите через два дня…
– Либо? – усмехается этот паразит.
– Либо идете в триста пятый кабинет, там начальник отдела, Рязанцев Антон Борисович. Вот идите и скажите, кто вы такой и чего хотите, – пожимаю плечами.
Возле него уже народ собрался и смотрит очень недовольно. Соловьев оглядывается и, видимо, по недовольным лицам граждан, понимает, что продолжать концерт не стоит.
– Я вас запомнил, – тыкает в меня пальцем.
– Поверьте, я вас тоже, – нажимаю на пульт, приглашая следующего гражданина.
Есть люди, которые привыкли оправдывать свое дерьмовое поведение, тем, что у них был тяжелый день, случай или трудное детство. Я таких людей не то что не понимаю, просто не могу с ними коммуницировать от слова совсем. Это не может оправдывать твои поступки, оскорбительные слова. Наверное, поэтому мне так трудно общаться с мамой. Стоило только заикнуться, что мне совсем не нравится получать от нее пощечины каждый раз, когда она считает, что это непременно поможет мне изменить точку зрения, каждый раз слышала одно и то же: «А меня тоже били, и ничего. Зато человеком стала», «Это я еще тебя не сильно бью, ты должна быть мне благодарна». И если сейчас я отделываюсь только пощечинами, то в детстве не было предмета, которым бы меня не били. Мой самый «любимый», я бы даже сказала запоминающийся, – шланг от стиральной машинки «Феюшка». Как вспомню, так вздрогну. О, с каким остервенением меня лупил папа, а мама закрывала мне рот ладонью, чтобы я соседей своими крикам не пугала, мне было десять лет. Тот вечер я надолго запомню. Меня били за вазу, которую я случайно зацепила и разбила. Опять же, если бы Вика не толкнула меня, я бы не упала на эту пресловутую вазу, будь она неладна. До того, что я порезала руку и у меня идет кровь из маленькой ладошки, никому не было дела. Воспитательный процесс откладывать нельзя. Ваше травмирующее детство или иные обстоятельства не дают вам никакого права травмировать морально или не дай бог физически других людей, даже если это ваш собственный ребенок.
