День у Его Императорского Величества
не задался с самого утра. Сперва разболелась голова, так что
утренний кофий он пил безо всякого аппетита, как лекарскую
микстуру. Обычно от кофия голова его прояснялась, начинала
работать, как хорошо смазанный часовой механизм, но в этот раз – не
помогло.
Он был стар, нечеловечески стар. До
шестисотлетнего Мафусаила пока что не дотянул, но все ныне живущие
люди родились уже после того, как ему пошел второй век. И
давным-давно умерли все те, кто знал его обыкновенным
человеком.
Он помнил многое. Помнил, как
каленые ядра разбивались в пыль о демоническую броню, и как
прошивали ее насквозь пылающие синим огнем магические заряды.
Помнил плавание на пароходе по Великой реке, по берегам которой
виднеются в туманной дымке иные миры. Помнил странных существ, что
не раз присылали к его двору послов, а ныне и вовсе расселились по
всей его империи. Помнил, как не раз и не два столкновение
наделенных магией честолюбцев-князей могло обрушить его империю в
прах, и как один он мог погасить разгорающееся пламя войны.
Третий сын императора, он в первые
годы своей жизни даже не думал о том, что унаследует престол
Российский. Что уж говорить о том, чтобы править едва ли не всем
человечеством и руководить экспансией в далекие, чуждые миры.
Столько проблем, столько сложнейших вопросов валится на одну
несчастную голову – и как ей не разболеться?
Император довольно грубо прервал
адъютанта, явившегося, было, с последними депешами с Барканского
фронта, велел никого к себе не впускать, прилег прямо в белом
кавалергардском мундире на мягкую софу и прикрыл глаза.
Он уже знал, что предвещает эта
боль. Такое было с ним не больше десятка раз за всю его невероятно
длинную жизнь. Так было и в самый первый раз – когда в калмыцких
степях открылись чудовищные порталы из черного стекла, и чей-то
голос, потусторонний и властный, вторгся в его голову и сказал, что
именно ему, тридцатилетнему в ту пору мальчишке, суждено остановить
вторжение сил ада.
То же было и во второй раз, когда
он, потерявший уже почти всю свою армию и малодушно помышляющий о
смерти, воззвал к своему Богу – без всякой надежды – и получил в
ответ помощь. Получил то, благодаря чему сумел не только выдворить
орды демонов, но и занять главенствующее положение во всем мире –
магию. Ох, нелегко далось ему решение принять этот дар. Но другого
выбора в ту пору не было…
К чему же сейчас эта боль? Что
теперь хочет сказать ему Бог, не оставляющий его свой помощью?
Поднялся с трудом поднялся с софы,
подошел к шкафу белого дерева, изготовленному лучшими мастерами
Эльгарона, отпер его, затем извлек из потайного отделения золоченую
шкатулку и сделал несколько хитрых движений пальцами над ней. Замок
шкатулки не под силу было бы открыть никому в этом мире, кроме
него. Замок существовал в другом времени, и только тот, кому
манипуляции с временем были подвластны, мог извлечь и замок, и
содержимое шкатулки из темпорального тайника.
Щелкнула пружина, звякнула крышка.
Внутри шкатулки на черном бархате лежал сияющий зеленый камень
размером с грецкий орех. Он не просто испускал свет – его сияние
пульсировало быстрой нервной дрожью, словно камень силился что-то
сказать своему владельцу.
- Что это, Господи? – шепотом,
завороженно проговорил самый могущественный человек мира. – Открой
мне, что ждет меня и присных моих…
И едва он второй раз повторил эти
слова, как тут же получил ответ. Видения обрушились на императора
резко и безжалостно, словно снежная лавина. На сей раз не было
голоса – только картины. И все они изображали то, чего император
страшился сильнее всего.
Всю свою долгую жизнь с момента,
когда последний демон был изгнан из этого мира, он посвятил одной
цели: не дать хаосу поглотить империю. Он создал удивительную,
прекрасную конструкцию, в которой каждый человек знает свое место и
почти всегда этим местом доволен. Он почти остановил появление
технических новшеств и новых научных гипотез – чтобы сотканная им
ткань не расползлась от чьего-то чрезмерного любопытства. И что же
теперь?..