Смерть - поворот
дороги,
Кто завернул - незрим.
Снова твой шаг далекий
Слился в одно с моим.
Стерты земные грани.
Смертью не обмануть.
Призрачно расставанье.
Подлинен только путь.
Фернандо Пессоа.
– Помогите! – отчаянный крик
прокатился эхом, затихая в вершинах черных сосен.
Улег поднял голову и прислушался.
Настороженную тишину ночного леса нарушало только тихое отдаленное
стрекотание, похожее на пение сверчка. Так глубоко в лесу птиц было
уже не встретить, а вот насекомые еще попадались.
Он совсем, было, приготовился ко
сну: выбрал место на хорошо просматриваемой полянке, начертил
вокруг себя круг отрицания шириной в добрый десяток шагов, постелил
на холодную землю плотный плащ, укрылся вторым, запасным, подложил
под голову сумку и приготовился провалиться в сон часов хотя бы на
пять-шесть. Способности Улега позволяли не спать по три дня, почти
не чувствуя усталости, но основательная экспедиция в Чернолесье
требовала куда большего времени. Вот и сейчас он чувствовал, как
тяжесть в ногах и в веках начинает понемногу брать свое. Если он
хочет без приключений добраться до какой-нибудь деревни на опушке,
нужно было хоть немного вздремнуть, а тут такое.
Однако не приснился ли ему этот
крик? Очень может быть, что и приснился: он начал проваливаться в
сон сразу же, как только голова коснулась кожаной сумки, набитой
трофеями и издающей сладковатый запах собранного в лесу горицвета.
Да и кто бы мог кричать так глубоко в лесу? Простой крестьянин сюда
просто не доберется: его сожрут намного раньше, а егерь не станет
кричать: он знает, что никто его здесь не услышит. А во-вторых...
Было еще какое-то «во-вторых», которое Улег спросонья даже и не
осознал до конца.
– Помогите! – снова раздалось
где-то, кажется, совсем недалеко. Улег вскочил, торопливо
набрасывая плащ и хватая прислоненную к стволу аркебузу. Теперь он
не сомневался: в смертельно опасной глубине Чернолесья
действительно кто-то звал на помощь. Звал по-русски.
Двери поезда открылись передо мной,
я сделал шаг вперед и завертел головой по сторонам, не зная, куда
идти. В новой квартире, которую Артему недавно купили его родители,
я не был еще ни разу, а потому даже толком не знал, какой выход из
метро мне нужен. Налево или направо?
Потратив пять минут на то, чтобы
свериться с картой в телефоне, я выбрался, наконец, из подземелья
на освещенный ярким солнцем, запруженный машинами проспект на
окраине Москвы. Настроение было ужасное. Мне уже совершенно не
хотелось идти к Артему - хотелось прийти домой упасть на кровать,
не отвечать на вопросы родителей, а только лежать и глядеть в
потолок. Но раз уж обещал...
Казалось бы, переживать было не о
чем. Во-первых, сессия закончилась. Впереди до самого сентября два
месяца безграничной свободы. Можно, наконец, всерьез заняться
блогом: снять давно задуманный ролик, найти материал для новых -
вдруг начнут смотреть. Можно плотнее заняться работой: набрать у
Хватова новых заказов на заметки для журнала, подработать на этом
денег, которые сейчас будут очень кстати. Можно просто ничего не
делать: рубиться в комп, общаться с приятелями, да хоть отправиться
во Владивосток автостопом - времени вагон! Сегодня же меня ждет
грандиозная пьянка с друзьями детства: чем не жизнь?
Но все это только на первый взгляд.
Если же заглянуть за радужный фасад внешних обстоятельств, то за
ним можно было обнаружить мрачную грязно-серую бездну
действительности.
Во-первых, как ни крути, а тройки по
правовым основам журналистики я не избежал, а значит прощай,
стипендия. Гребанный препод-зануда, читающий лекции по бумажке, и
гребанный, совершенно мне ненужный нетворческий предмет! Не
сказать, что мне теперь грозит голодная смерть, но, все-таки,
неприятно. Придется чаще обращаться к родителям, а я этого терпеть
не могу, хоть они никогда не откажут. В двадцать лет просить у отца
денег на кино это как-то...
