- Яринка! Яринка! – визгливый голос
бабки Агафьи разносился по саду. – Куда запропастилась,
окаянная?!
Ярина вздрогнула и едва не скатилась
с толстой ветки, ложившейся краем на высокий дощатый забор. Место,
где живое дерево соприкасалось с мёртвым, щедро оплетали колючки.
Вжалась спиной в шершавый ствол, стараясь даже не дышать.
Нет, пронесло. Бабка с кряхтением
потелепалась к ульям, стоявшим за их двором на косогоре, под
которым начинался широченный луг. Ярина выдохнула с облегчением.
Хорошо, ветка пополам не треснула от её ерзаний во все стороны!
Хотя, в ней и весу-то особого нет, с чего там трескаться? Жилы да
титьки, как метко, хоть и обидно, заявил один из соседей.
Вот Варькины бы прыжки дерево не
выдержало точно. Раздобрела сестрица к прошлой зиме, и
неудивительно – к сватовству готовится, и жених даже нашёлся.
Вперёд сестры замуж решила выходить. Но Ярина не обижалась. Ей-то
что? Ни рожи, ни кожи, вдобавок характер скверный, язык острый, а
кулак – проворный, в переносье обидчиков бил справно ещё
сызмальства. Варьке в девках половину жизни сидеть из-за неё не с
руки.
Бабка с дедом на старшую внучку
из-за этого и не ворчали. Неудивительно - им самим такая «корова» в
хозяйстве нужна. Поди-ка найди дурищу, которая и работы по дому не
чурается, и пчёл с пасеки не боится, и в лекарских травах хоть
немного да разбирается. У Варьки вот не получалось бабкину науку
перенять, а Ярина на лету схватывала. За глаза её некоторые соседи
ведьмой называли, но уж это было неправдой. Просто в дальних глухих
деревушках, вот как их Листвянка, лекарей иных нет. Или травами да
баней тело и дух врачуешь, или помирать придётся. К тому же, дед
тяжело болел уже много лет, как без снадобий?
Вот и обучились обе потихонечку,
нужда заставила, а добрые люди знаниями помогли. Не всегда
получалось, конечно. Помнится, зим семь назад дед Еремей пробовал
её зельем от костолома полечиться, так в нужнике почитай суток двое
сидел. С малыми перерывами. Ох, и отлупила ж её тогда старая
Агафья! А главное – за что? Кости ломить у деда сразу ведь
перестало. Побегай-ка туда-сюда во двор до ветру и назад, в тёплую
избу!..
- Яринка, бабка тебя ищет! –
раздался у смородиновых кустов голос младшей сестрицы. – Злющая она
сегодня. Сватов ко мне со дня на день ждёт, а дома не метено, не
убрано, половики не выбиты, стенки не подмазаны, печь не белена с
осени...
- Ну так сама бы подмела да убрала,
- огрызнулась Ярина. – Я нанималась, что ли, с утра до вечера грязь
на веник наматывать? И так до петухов сегодня встала, притирки вам
с подружками для красоты готовила.
Послышались шорох и ойканье – Варька
полезла через заросли, и ягодные пятна расцветали на рукавах её
рубахи. Встала рядом – щекастая, курносая, румяная, как маков цвет.
Светлые кудри из-под платка выбиваются. До чего ж хорошенькая!
Яринка ей даже не завидовала – толку-то? Ей и вполовину такой
красивой не стать никогда, хоть заполоскайся в тех зельях да
притирках. И волос в потёмках да при свечах в избе вроде
каштановый, а на свету темно-рыжий, чем больше за ним ухаживаешь,
тем ярче сияет. И конопушки по носу и плечам рассыпались. И глазищи
непонятного цвета – как болотная ряска в жаркую погоду.
То ли дело сестрица. Жених её
говорил, мол, в городе куколок таких же видел из фарфору
заморского, страсть как на Варю похожи: голубоглазые, крутобёдрые и
волосы, будто золото! И стоили те куклы как половина стельной
коровы. Потому и привёз невесте в подарок простенький платок с
кистями да коромысло резное. А Варьке не по нраву его дары
пришлись. По правде говоря, дары-то, может, и ничего, да сам Ванька
выглядел неказисто – тоже щекастый, лицом нежный, тьфу, срамота
одна. Это девке округлой быть хорошо. А мужику зачем? Ещё и грамоту
почти не разумел, только закорючки на бересте ставить мог: кому,
куда и за сколько продан тот или иной мешок муки. Сыну лавочника
иных знаний и не надо, прибыль считать да в оборот пускать – и
хватит.
