Глава первая
В усадьбе барина Лисовского жизнь шла своим чередом, в Новой
Крепости своим, а у крестьянина да войскового обозника Луки —
своим. Умный надеется на голову, сильный на силушку, а на что
надеяться бедному Луке, коли Господь если уж и наделил его чем, так
плодовитостью. К своим неполным сорока годам Лука имел восемь
ребятишек — старшему сыну уж пятнадцать сравнялось, младший едва
ходить начал, да еще двоих дочерей старших уже, слава богам, замуж
выдали. Да жена, дай Макошь и пресвятая Богородица ей здоровья,
опять на сносях...
Этим ранним утром Лука уже успел побывать в церкви у отца
Михаила, свечки поставить, истово помолиться, а теперь потихонечку
крался старым богам требы положить. Ничего зазорного! Это они,
боги, пусть там, наверху, разбираются, кто выше, а он, Лука,
человек маленький, на всякий случай и тех уважит, и этим помолится.
Тем более что видно: боги как-то не сталкивались промеж собой и
Луку еще до сих пор в двуличии не заподозрили, не наказали, а,
наоборот, усиленно помогали с обеих сторон — дети здоровы, да и из
всех рожденных не умер никто, тоже дело небывалое. Сыновья
опять-таки — помощники и в поле, и в обозе. Скотина не болела,
урожаи были добрые. Вадька только вот, стервец, в Новую Крепость
сбежал, подвигов ему ратных хочется! А землю, землю-то кто
поднимать будет? А барин Лисовский, вместо того чтобы вернуть
паршивца своим словом, еще откуп ему подмахнул! Это ж угораздило
Луку припереться к барину, когда они с крепостным воеводой удачную
охоту обмывали!
— Богаты-ы-ырь, богаты-ы-ырь, — тряся редкой бороденкой,
передразнил недосягаемого воеводу Лука. — За царя-а-а, за Русь
би-и-иться хочет! А за урожай? За урожай кто биться будет? — Лука
погрозил сухоньким кулачком. — Для того ли богатыря рóстили?
Ну, как бы то ни было, своими руками судьбу парню справил, барин
тут же откуп Вадьке написал, подмахнул и песочком присыпал, а
воевода лично пообещал о пацаненке попечься. И слово, кстати,
сдержал: чуть ли не в личных денщиках у воеводы Вадька-то. Лука
приосанился, вспоминая, с какой гордостью шел по селу с сыночком,
Вадькой, в фо-о-орме... Отцу гривну дал на шкалик. Матушке
платочек...
Меж размышлениями крестьянин углубился в лес, без страха, чего
там, дорожка-то знакомая.
Дело тайное, суеты и лишних глаз не терпящее, но сегодня в лесу
прям как вече на площади! Сначала Манька, Лисовская дочка,
бесстыдно задрав подол, сверкая белыми коленками, как коза
пронеслась в сторону городской ограды. Вот девка! Уж он-то, Лука,
знает, что чего-чего, а христианского смирения в ней ни на грош!
Вопреки уверенности папаши Лисовского, кстати. Уж не гнался ли за
ней кто? На всякий случай обозник посидел в кустиках, заодно и
нужду справил. И не зря посидел, так как, словно дух лесной,
бесшумно проплыл по лесу урманин. У-у-у, вражина! Напугал-то! Хоть
и живет в здешних краях лет восемь, все равно — не свой. И живет
бобылем, будто девок мало на выданье. Только двинулся дальше —
треск веток. Медведь, что ли? Господи и все святые заступники! На
свои с детства больные ноги Лука не надеялся, поэтому присел опять
в кусты, поминая всех старых и новых богов вперемешку, не
передерутся! Но вместо медведя увидал только удаляющуюся спину да
крутящийся во все стороны нос бабы Варвары, молодой сплетницы
деревенской. А далее Лука уже и удивляться перестал, чего
удивляться-то, главное — в кусты сигать вовремя. За три четверти
часа, пока шел до заветного камня с отметиной, увидал он двух
холопок, кажись тоже Лисовских, Авдотью, из той же усадьбы
ключницу.
— Может, они тоже требы клали? Всем домом? А чего ходят друг за
другом, а не кучно? Таятся, что ль? — И опять еле успел присесть в
кусты: мимо, по-звериному принюхиваясь, пронесся Волчок, взрослый
уже волчара, урманина выкормыш, но не к городищу, а, напротив, в
лес. В Лисовино его, Волчка, не очень привечали, но Лука всех
мальцов любил, и звериных, и человеческих — да, малец-то он и есть
малец...
