— Ма-а-ам! Я дома! — сбрасывая с себя поношенные кеды, кричу
я.
Сумка выпадает из рук и переворачивается. Ключи с громким
бряцанием вываливаются, я наклоняюсь, чтобы их поднять, а перед
глазами появляются мужские босые ноги.
Встаю, чтобы встретиться с сальным взглядом отчима. Он
прислонился плечом к стене и насмешливо рассматривал меня.
— Она сегодня на работе до ночной смены. Только что звонила, —
скрипучим прокуренным голосом говорит он. — Так что сваргань-ка мне
обед, а то жрать хочу.
Ловлю себя на мысли, что он бесит. Но мама так перед ним
стелется, что мне ничего не остается, только стиснуть зубы и
терпеть. Ну и копить деньги, чтобы, наконец, отселиться от них. К
счастью, школа кончилась, я могу найти себе работу на полный день,
а не перебиваться выгулом собак. Заодно буду пореже дома
бывать.
Иду мыть руки и потом на кухню разогревать суп. Отчим тенью
следует за мной, неся с собой запах стойкого перегара, который
прекрасно гармонирует с его внешним видом — растянутыми трениками и
застиранной футболкой.
— Долго возишься, — выдает он, останавливаясь в дверях кухни. —
Кому ты такая нерасторопная нужна будешь?
Кусаю губу, лишь бы не вступать с ним в спор. Себе дороже. Проще
быстро сделать, что ему надо и свалить. Засовываю тарелку с супом в
микроволновку, выставляю таймер, и она начинает гудеть. Я тянусь за
полотенцем, чтобы вытереть руки.
Но мое запястье перехватывает отчим и резким движением заводит
за спину. Мой писк прерывается второй его рукой, которая ложится на
мой рот.
— Не ори, — шипит он мне в лицо. — Все равно никто не услышит.
Да и к ругани в нашей квартире уже привыкли.
Отчим прижимает меня к столешнице и пытается раздвинуть мне
бедра коленом. Я отпихиваюсь свободной рукой и отчаянно мычу. А у
самой перед глазами мушки от страха летать начинают и к горлу
тошнота подкатывает.
Какого черта?!
— Мы быстро, — продолжает он. — Поймешь же, что я лучше, чем все
твои школьные сосунки.
На меня волнами накатывает отчаяние от осознания того, что он со
мной справится на раз-два. Пытаюсь нащупать на столешнице хоть
что-то, чем можно ударить.
Громко пищит микроволновка и вместе с этим писком раздается
вопль мамы:
— Ах ты, шалава! — она влетает в кухню, а отчим неохотно
выпускает меня из рук.
Мама хватает полотенце, до которого я так и не дотянулась, и
начинает меня им бить. Не больно, но жутко обидно.
— Мама, это не я! — закрываюсь руками, но она меня не
слышит.
Отчим — это самый святой человек. Он, конечно, не может! При
этом мама отбрасывает полотенце и с размаха влепляет мне
пощечину.
— Вырастила на свою голову! Неблагодарная! — продолжала кричать
мать. — Вали отсюда, чтоб глаза мои тебя не видели! И не
возвращайся!
Щека горит. Уши закладывает от шока, а окружающая обстановка
сужается до участка от кухни до коридора. Я едва выбираюсь,
подхватываю сумку, лежавшую у входной двери и практически кувырком
сбегаю с лестницы. Останавливаюсь только у подъезда, пытаясь
отдышаться и понять, что это сейчас было.
Открывается окно третьего этажа потрепанной временем хрущевки, и
оттуда в меня летят мои кеды и отборный мат.
Грудь сжимает так, что дышу, а воздуха не хватает. Закашливаюсь.
Ноги подгибаются, мутит. Но я на каком-то автомате собираю
разлетевшиеся в разные стороны кеды.
Плюхаюсь на скамейку, натягиваю обувь и закрываю лицо руками.
Хочется плакать от обиды, а слез нет. Потому что по венам
растекается адреналин. Блин блинский! Мама, за что? Что мне теперь
делать?
Дрожащими руками достаю телефон. Надо попытаться думать
рационально. К кому я сейчас могу пойти?
Подруга на несколько дней уехала в столицу, подавать документы в
универ, ей звонить бесполезно.
Все, что приходит в голову — идти к Мишке, моему парню. Набираю
его номер. Ответом мне служат длинные гудки. Небось, опять
отсыпается после вчерашнего концерта. Рок-звезда местного
масштаба.
