Сейчас я был на окраине города, где не было каналов, почти не
было людей, не было домов. Все они остались позади, поэтому меня
окружала относительная тишина. Один ветер свистел в листьях. Он
проникал под мою куртку, залезал за воротник. Я покрывался дрожью и
сам не понимал — то ли это от холода, то ли это от страха. Когда я
стал слышать отчётливые шаги, которые отбивали ритм в пульсирующих
висках, я догадался поспешно вынуть из чёрного носка на ноге
карандаш и мятую бумажку. Я быстро нацарапал текст на бумаге
карандашом, который сжимал дрожавшими пальцами. От этого почерк
вышел более корявым, чем обычно:
«Найдёте это раньше меня — значит, я был не прав».
Это всё, что я успел написать, прежде чем выбросил в сторону
этот несчастный кусок бумаги. Его подхватило ветром и отнесло к
дубу, с которого так и не успели опасть листья. Иней покрывал его
ветки вместе с ними.
И как сейчас я ни пытался себя успокоить, каждая мысль во мне
разрывалась ураганом — да так, что перед глазами то и дело
всплывали страшные образы. Оставалось только надеяться, что моё
сообщение найдут после того, как я всё сделаю. И я также надеялся,
что не ошибался. А иначе этот промах мог стать для меня чем-то
вроде конца всего.
Хотя я и другие и так были в конце — абсолютно бесславном и
чёрном, как ночь в густом лесу. В этот момент я почувствовал это
слишком остро.
Несколько месяцев назад.
Когда я узнал о том, что провалился на экзаменах — это было в
тот момент, когда мне позвонили по Скайпу мои друзья и пугающим,
тихим тоном сообщили неприятную новость — я почувствовал, что всё
вмиг перевернулось с ног на голову. Это была слишком яркая вспышка,
ослепившая меня и моё сознание. За ней последовали очередные
фейерверки, и в этот раз они были от моих мамы с папой, которые
вдруг решили начитаться нотаций, чтобы я почувствовал себя неуютно
(не тут-то было). Папа каким-то удивительным образом умудрился
расшвырять мамины любимые тарелки по кухне, пусть даже это действие
было привычно для матери, и мимоходом дал мне подзатыльник.
Просто отлично.
Я умудрился узнать, что был никчёмным сыном, да и в целом мои
девятнадцать лет были практически бессмысленными и абсолютно
пустыми. Наверное, не будь я собой, то определённо сбежал бы из
дома, как делают многие в моём возрасте, не вытерпев подобного
давления, сломавшись от него. Может, устроил бы душещипательную
сцену с извинениями или наоборот — разразил бы грандиозный скандал,
который сотряс бы все стены в нашем доме. Я всё же ограничился
холодным равнодушием, нацепив на лицо небрежное выражение. И так я
просидел почти все летние каникулы — по-философски апатично, в
полнейшем одиночестве, не считая семьи.
После результатов экзаменов всё кануло в пустоту, из которой я
выбирался лишь тогда, когда мои друзья звонили мне по Скайпу. Они
были куда более удачливыми, чем был я, — все поступили в
университеты, махнули в крупные города Англии, оставив меня
сгнивать в нашем тихом и чрезвычайно скучном городишке на
северо-востоке. Своим друзьям я объяснил ситуацию, рассказал, что
мне не дали возможность пересдать экзамены из-за троек в четверти,
и я был вынужден… остаться на второй год. Пожалуй, именно это
пугало меня больше всего, заставляло спину покрыться липкой
испариной, голову закружиться. Кто бы мог подумать, что Флеминг
Рид, один из игроков футбольной команды, теперь бросивший её из-за
грядущего выпуска, останется на второй год? Кто-кто, а я до
последнего верил, что мозги меня не подведут, и я хотя бы пройду
минимальный порог экзаменов, обеспечу себя аттестатом и со свистом
улечу из города в Лондон, где меня уже ждал престижный университет.
Крах! — всё разбилось оземь, погребая меня под осколками
неудавшихся планов.
