Небо пылало, переливалось всеми
оттенками пурпурного и оранжевого. Розовый диск солнца уверенно
скользил к скрытому за чудны̀ми макушками деревьев горизонту.
Чудны̀ми, потому что не бывает таких деревьев – эдакие зонтики,
только гигантские - с необъятными стволами и курчавыми
кронами-куполами. В нашем штате так точно не встречаются. Об
абсолютно белом цвете коры и нежно-розовой, в свете закатного
солнца, листве вообще молчу.
Я сидела, привалившись спиной к
нагретому за день дереву и тяжело дышала.
Передо мной клубилась тьма. В
буквальном смысле.
Чёрная, в форме небольшого облака и
подозрительно любопытная. То и дело она вытягивалась вперёд,
заглядывая мне в лицо. Из тьмы на меня смотрели два красных
немигающих глаза. Тьма с глазами, в буквальном смысле!
С ума сойти!
Это ж сколько мы вчера выпили, пока
развод Беверли праздновали?!
Точнее – чего там такого было в этих
коктейлях, что эдакий сюр теперь во сне является?
Из чёрного облака передо мной
раздался голос. Жуткий и противный, что, в принципе, логично,
учитывая, то принадлежал голос тьме.
- Очнулас-с-сь, значит. В
с-следующий раз может и не повезти, Анка…
Поморщившись, я отмахнулась.
- Помолчи, пожалуйста!
Мало того, что звуки, исторгаемые
тьмой, что есть дури по барабанным перепонкам лупят, до костей
пробирают, так глазастая тьма ещё и имя моё изуродовала! Да меня
Анкой сто лет никто не звал, с того самого переезда, что разделил
мою жизнь на до и после. Впрочем, и раньше, дома, тоже не звали.
Ну, может, когда-то в школе «пулемётчицей» дразнили…
Так что пусть это всего лишь сон, но
фамильярность, как известно, она и в Африке фамильярность.
- Не дойдёш-шь, Анка! – не унималась
тьма. – Надо срочно тебе от невинности избавляться. Не дотянешь с
полным резервом до Орен-гоя.
- Уренгоя? – вытаращила я глаза. –
Это ж где-то в заполярье, нет? К тому же в России.
Не настолько я вчера на вечеринке у
Беверли затосковала, чтобы домой вдруг потянуло со страшной силой.
И не настолько наши отношения с Майклом себя изжили, чтобы в
заполярье от них бежать.
- Какого ещё Уренгоя? – вытаращила
тьма глазищи. – Анка, ты, когда последний раз падала, голову, что
ли, ушибла?
- Сделай милость, прекрати меня
Анкой звать, ладно? Ненавижу, когда имя коверкают.
- Вот, значит, как ты заговорила… -
растерянно протянула тьма и вдруг вся как-то подобралась. Туманные
клубы, из которых она состояла, превратились чуть не в вихри. –
Вспомнила, что ли?!
- Что - вспомнила? – я приложила
пальцы к вискам и поморщилась. Вроде ж во сне голова не должна так
трещать. Неправильно это… - Количество шоколадных коктейлей?
- Ты не Анка! - сообщила вдруг тьма
уверенно и отпрянула, бледнея на глазах.
- Ну слава богу, разобрались, -
пожала я плечами. - Значит, спутал… спутала… спутало меня с кем-то.
Обычно, кстати, мне такие не снятся.
- Ох, Анка-Анка, - не слушала меня
тьма. – Говорил я ей… предупреждал (ага, всё-таки предупреждал!),
что не дойдёт! Надо было сперва девственность терять, а потом уже
бежать, давно б в Орен-гое были! Нет, решила, видите ли, по всем
правилам! За что и поплатилась. Дура. Какая же всё-таки дура!
*
Должно быть, (в виде исключения) на
этот раз я кое-что даже поняла из горестного монолога тьмы.
Но, скорее всего, это случилось
благодаря тому обстоятельству, что головная боль улетучилась,
словно её и не было, и я начала относиться ко сну… как ко сну, в
общем. То есть как к чему-то в крайней степени нелогичному и
сумбурному.
Так что удивляться чему бы то ни
было, требовать смысла и логики – просто глупо.
Приняв мужественное и гениальное
решение ничему не удивляться, я даже посочувствовала незнакомой
Анке, с которой, оказывается, меня просто спутали. Видимо, решение
не расставаться с девственностью перед каким-то побегом было
ошибочным. А судя по воплям тьмы, и вовсе обернулось для этой
загадочной Анки прямо-таки настоящей драмой.
