Софи.
– Расслабься. Ты сегодня огонь, малая, – произносит мне на ухо
мой старший брат. Вздрагиваю от неожиданности.
Поджимаю губы. И с глубочайшим чувством удовлетворения
впечатываю свою шпильку в носок его лакированного ботинка.
– Еще раз меня так напугаешь… – шиплю.
Пашка морщится и громко смеется, не обращая внимания на гостей.
Он балагур и повеса. И в любой компании свой до мозга костей. В
отличие от меня.
На этом празднике жизни я чувствую себя как рыба, но отнюдь не в
воде.
– Папе не понравится это платье, – старательно одергиваю
облепляющую бедра, серебристую ткань. – Оно вызывающее.
Пашка закатывает глаза.
– Сегодня твой день. Отец тебе слова не скажет, – и ехидно
прищурившись, добавляет, – как, впрочем, всегда.
Я не могу не растечься в злорадной улыбке и еле сдерживаюсь,
чтобы не показать брату язык. Так повелось, что мы всегда с ним
соперничаем. Конечно, с возрастом это уже так остро не проявляется.
Но пьедестал родительской любви я занимаю по праву вот уже 18
лет.
Любимица. Умница дочка. Примерная студентка и гордость
семьи.
– На, лучше. Выпей, – брат сует мне в руку узкий бокал с
пузыристым шампанским. – Расслабишься.
Я по привычке озираюсь по сторонам.
До сегодняшнего дня официальное употребление алкоголя мне было
запрещено. Но, кончено же, Пашка всегда утаскивал с праздников пару
бутылок Пино-нуар (прим.автора: в данном контексте безалкогольный
напиток), а потом мы распивали его в комнате брата прямо из
пластиковых стаканчиков.
– Что же вы так богохульствуете, – нарочито серьезно произнесла
мать, застав нас однажды за этим занятием. – Пить этот напиток из
пластиковых стаканов - настоящее преступление.
Мы с облегчением выдохнули, и с тех пор от мамы особенно не
скрывались. А вот от отца…
– Ты теперь имеешь на это все законные основания, – подначивает
меня Пашка, и даже помогает поднести руку с бокалом ближе ко
рту.
Цокаю языком, замечая в его глазах вызов. Мне не слабо! И с
чувством собственного превосходства осушаю бокал до самого дна.
Слегка горьковатый привкус оседает на языке, а пузырьки напитка
приятно щекочут. Спустя две секунды по телу льется тепло.
– Ты бы хоть закусывала, алкоголичка, – фыркает Пашка, явно не
пораженный моей самоотверженностью. – Софья, Софья, что скажет
отец, когда увидит, как ты прибухивешь у него прямо под носом? –
Брат с укоризной трясет головой. – Вон он, кстати, идет.
Я тут же мысленно подбираюсь и группируюсь, как перед прыжком в
холодную воду. Отец появляется из толпы гостей уже через
мгновение.
Оценивает ситуацию, пробегаясь по бокалу в моей руке строгим
взглядом:
– Не налегай, – только и произносит, не желая заострять на этом
внимание. Смотрит поверх моего плеча, кому-то вежливо улыбаясь, а я
не упускаю в это время возможности метнуть в брата испепеляющий
взгляд. Съел?
– Хорошо выглядишь, – одобряет отец, возвращая внимание мне. На
миг в его глазах мелькает проблеск сентиментальности. – Совсем
взрослая у меня стала… Хоть завтра замуж выдавай. А еще вчера с
косичками и розовыми бантами бегала… – то ли с унынием, то ли с
печалью, задумчиво говорит.
– Я расту, – со смехом пожимаю плечами. – Остановить время даже
тебе не под силу, па.
Я люблю папу, хоть порой он и бывает излишне строг и предвзят.
Но даже эту предвзятость я способна понять.
Отец крупный бизнесмен, владеющий сетью элитных отелей. Он
известен в широких кругах и по крупицам выстраивал свою
репутацию.
Было бы странно предполагать, что детям в этой семье будет
позволено все то, что позволено детям обычных людей.
Так что, пока в нас с братом зрел юношеский протест, а в головах
раз за разом рождались сумасбродные планы, не влезающие ни в одни
рамки приличий, отец терпеливо нам объяснял, что каждый поступок
имеет последствия.
