Глава 1. Уровень нарастающего бреда
Я сорок лет прожила в одном городе. Что может быть банальнее? Только то, что там же я и умерла.
Все случилось неожиданно и очень быстро. Пожалуй, из банальности выбивалась только сама смерть. Поздно вечером я заехала на заправку, зашла внутрь здания, чтобы оплатить бензин, услышала странный звук, от которого внутри все заледенело, и увидела, как на меня надвигается пламя. В последние мгновения пришло осознание: заправка взорвалась или ее взорвали. Но лично мне уже было все равно как и почему.
Меня не стало.
Лишь горьким осознанием резануло по сердцу: а я ведь не дожила, недолюбила, не родила, не сделала, не успела, не смогла, не… Столько разных «не», которые изо дня в день откладывались на потом, что душу разрывало от произошедшего. И не было в ней смирения, только ощущение недосказанности и незаконченности. Может, именно поэтому и произошло то, что произошло?
Я снова открыла глаза. Я, чье тело уже не могло существовать.
Глубокий вдох всей грудью — и непостижимое осознание, что я жива, почти здорова и… не я. Или я?
А потом меня вывернуло водой — не очень свежей и пахнущей тиной. Это было бы даже забавно — погибнуть в огне и ожить, ощущая, что чуть не захлебнулась, но смешно мне не было.
Мне помогли перевернуться на бок, чтобы было проще опорожнять желудок, и я услышала злой рык:
— Мадемуазель ан Шэрран, ссылка в монастырь на год — не повод заканчивать жизнь самоубийством!
— Полностью с вами согласна, — икнула я, стараясь прийти в себя.
В глазах странно двоилось, а мозг словно бы пульсировал.
— Н-да? — скептически произнес все тот же голос. — Что же вы делали в этом недопруду?
— Уп-упала, — снова икнула я.
А в голове возникали странные образы, как я заставила кучера остановиться на мосту, выскочила из кареты и, пребывая в полнейшем отчаянии, прыгнула в пруд, о котором мне рассказывала по дороге тетушка, приставленная ко мне в качестве дуэньи.
Интересно, какая такая тетушка-дуэнья? И какая, к черту, карета? Бре-е-ед.
— Живая! — внезапно совсем рядом раздался женский визг, неприятно резанувший по ушам.
— Живая, — ответил ей мужской голос, который я услышала первым, и холодно, но иронично поинтересовался: — Это ваша подопечная? Почему же вы не бросились следом, чтобы ее спасти?
— Да как же… Я же… — начала заикаться женщина. — Когда Анна выскочила из кареты и бросилась с моста, я лишилась чувств. Вот только пришла в себя.
У меня в глазах немного прояснилось. Приподняв голову, я увидела стоявшую неподалеку дородную женщину, закутанную в длинный плащ странного покроя. Она покачнулась, будто от одного воспоминания о моем поступке ей становилось дурно.
У меня же в голове внезапно всплыло осознание, что за попытку суицида можно попасть в дурдом, потом еще и права могут отобрать, а я уже привыкла, что у меня под рукой — или, правильнее, под попой — всегда есть машина. Так что нужно срочно выруливать из этой опасной ситуации. Вот только при чем тут карета, пруд, эта странная дама в плаще и я?!
В голове мутилось, но я все-таки произнесла:
— Я никуда не бросалась. Мне стало плохо, и я решила подышать воздухом, но покачнулась и нечаянно упала. Кстати, помогите мне встать.
Меня бил озноб оттого, что я лежала на земле в мокром платье, а это в по-весеннему прохладную погоду очень нехорошо.
Сильные руки подхватили меня и помогли встать на ноги, а я наконец увидела своего спасителя. Высокий — мне пришлось задрать голову, чтобы его разглядеть, — широкоплечий брюнет с острыми, словно высеченными из камня, чертами лица, черными злыми глазами и чувственным изгибом тонких губ. Всю эту скульптурную красоту портил только шрам, тянувшийся через левую щеку, но мне он показался даже пикантным. В общем, в любой другой ситуации я бы с уверенностью заявила — шикарный мужчина! Собственно, я так и сказала:
