Сквозь распахнутое окно в комнату вливался зыбкими волнами рассвет.
И вместе с утренними лучами врывался в гостеприимно распахнутые окна горьковатый тонкий аромат отцветающей сирени.
Высоко в небе плыли облака.
… Чтобы опьянеть в весенний день вина пить не надо. Вино разлито в самом воздухе, и каждый вздох кружит голову.
Инна потянулась в постели, опустила ноги на пол и на цыпочках босиком приблизилась к зеркалу – припухшие губы, разбросанные в беспорядке волосы, ослепительно-голубые глаза с озорными искрами. Ну, чем не лесная фея?..
– Решено! Она едет сегодня в лес. Да, да, в ту самую позабытую, никому теперь неведомую сторожку лесника.
Степан Федорович… он был другом её деда. Всю войну они прошли вместе. А теперь деда нет. И Степана Фёдоровича тоже…
Есть только сторожка… её сторожка…
Инна, воспитанная дедом, собиралась по-военному быстро.
Вскоре минимум вещей был упакован, и Инна была одета для поездки за город.
… Проехав несколько станций на электричке, она сошла, поймала попутку, добралась до первого из трёх озёр.
Шофёр, подвёзший Инну, захлопнул дверцу и, высунувшись из окна, сказал, – решительная вы, видать, по всему особа. В наше время в одиночку в этакую глушь.
– Эх, да что говорить! – он махнул рукой.
Инна улыбнулась и помахала ему на прощанье.
Машина тронулась с места, подняв за собой густую стену пыли.
Инна подошла к озеру и тотчас расслышала множество шлепков о поверхность воды.
– Спугнула квакушек, – подумала Инна вслух и присмотрелась.
Озеро было нежно-зелёным. Его вогнутая чаша густо обросла тростником.
Тугие стрелы плакун травы ещё не распустили своих кроваво-красных цветов.
– Всем травам мати… – говорил когда-то о дербеннике Степан Фёдорович.
Инна до сих пор хранила крестик, вырезанный из плакун-травы – подарок старого лесника. Правда носить с собой не носила. Ни суеверной, ни религиозной Инна не была. Бог для неё был в гармонии. В плавном соединении её души с окружающим миром. Она любила этот мир и себя в этом мире.
Осмелевшие квакушки высунулись из воды и с любопытством поглядывали на Инну.
Не так часто тревожили их покой. Инна замерла и слилась с шорохом тростника, запахом воды, с бесконечными переливами зелёного и голубого цвета.
Галантные кавалеры местного значения настроили свои сердца на лирический лад и, высунув головы из воды, заквакали с пылкой страстью свои лягушачьи серенады, стараясь, во что бы то ни стало перекричать соперников.
Чтобы казаться выше других, они забирались на коряги, плавучие листы нимфей и друг на друга… Их изумрудно-коричневые рельефные тела барахтались, переплетались, погружались вниз под ряску.
Низко, над самой водой стремительно проносились стрекозы, сверкая прозрачно-золотыми крыльями.
Зелёные и голубые ниточки-иголочки замирали на весу, садились на листы рогоза и становились невидимыми.
Насмотревшись вдоволь на озеро, Инна продолжила свой путь.
Отсюда до сторожки можно было добраться только пешком.
Инна свернула с тропинки и пошла лугом. Мягкая зелёная трава льнула к её ногам. Всё пространство доступное взгляду было залито яркой желтизной купальниц. Ветер покачивал лилово-фиолетовые свечи марьянника.
Сладко ворковали бархатные шмели. Бабочки одна ярче другой кружились над луговыми волнами, садились на траву и сливались с цветами.
Разливы луга остановились возле кромки леса, задумались и… остались позади.
А в лесу шуршали листвой липы. Чёрная ольха прижалась к вязу.
Тихо и сладко журчали зелёные струи берёз. Недавно отцветшие остролистные клёны ещё наполняли воздух плотным волнующим ароматом.
Мягкая густая трава была усыпана лепестками лесных яблонь и отцветшей черёмухи. Где-то совсем рядом над головой Инны раздался крик кукушки. Один, другой, третий. Инна не стала считать, сколько раз пробили лесные часы: «Ку-ку…»
