…С трудом сдерживаясь, чтобы не закричать от пронзительной боли в сломанной ноге, я выползал на балкон и смотрел на все еще красивый, но уже полумертвый город. Часами я всматривался в изломанную чехарду крыш, поросль антенн и провалы слуховых окон, надеясь уловить хоть какое-то движение, и плакал от бессилия. Стесняться мне было некого. Единственное существо, которое могло видеть мои слезы, ушло несколько дней назад. Я проклинал себя за то, что доверился ему, и ненавидел его за его нечеловеческую преданность. Я все еще боялся признаться себе, что потерял его навсегда.
Потом, когда нависающие над городом свинцовые облака постепенно сливались с вечерним сумраком, я возвращался в комнату, прислонялся головой к стене, закрывал глаза и в который уже раз пытался вспомнить, с чего и когда начался этот ад…
* * *
По наивности, я думал, что это дело попало ко мне случайно. Тонкая картонная папка с несколькими листами формата А4, среди которых был рапорт участкового, показания или, точнее, протоколы опроса четырех жителей дома и заявление шестидесятилетнего мужчины по фамилии Митькин.
Митькин Михаил Ильич обращался в правоохранительные органы с жалобой на соседей с верхнего этажа, которые, по его словам, вели разгульный образ жизни, содержали бандитский притон и неоднократно заливали его квартиру. Записи бесед с соседями, наверное, первыми попавшимися пенсионерками, несущими нелегкую сторожевую службу у подъезда, особой ясности не вносили и, скорее, подтверждали несносный и скандальный характер самого Митькина, которого две женщины из четырех называли психически ненормальным.
К моему удивлению, рапорт участкового, которого я уже начинал заочно ненавидеть за то, что он, не разобравшись на месте, спихнул не стоявшее выеденного яйца дело на управление, оказался довольно-таки толковым и подробным. Я специально посмотрел на страницу с фамилией участкового, отметил, что это был лейтенант Синицын, и стал читать рапорт еще раз, но уже более внимательно.
Синицын сообщал, что никаких жалоб в отношении жильцов квартиры № 72 кроме заявления живущего снизу Митькина к нему не поступало. Вместе с тем, определенные подозрения у него возникли, поскольку собственница квартиры, некая гражданка Сосновская, сдавала жилье, по всей видимости, не имея на это разрешения и не оформив соответствующего договора. Ее постояльцы практически целыми днями отсутствовали и возвращались домой только поздно вечером. Кем они были и чем занимались, установить не удалось. Синицын не поленился и сходил в жилищную контору, где ему подтвердили, что Митькин действительно несколько раз вызывал аварийщиков, чтобы зафиксировать факт затопления, а один раз даже лично явился к начальнице и устроил скандал. Угрожая судом и матерно ругаясь, он потребовал прислать мастеров, чтобы побелить отсыревшие потолки. Начальница, недолго думая, послала его подальше и посоветовала подать иск на соседей, чтобы возместить стоимость ремонта.
Разбирая весь этот бред, я все больше убеждался, что участковый отправил нам дело неспроста. Он явно что-то недоговаривал, а сам рапорт составил так, чтобы начальство не могло сразу отмахнуться, о чем и свидетельствовала резолюция на служебной записке, в соответствии с которой мне предписывалось провести доследственную проверку. Сделав пару звонков, я убедился, что мнение начальства и мое собственное в части отсутствия необходимости и здравого смысла в том, чтобы заниматься подобными пустяками, полностью совпадает. Набрав номер Синицына, я приготовился высказать ему свое неприкрытое недовольство его инициативой. Но уже через пару минут разговора отказался от этого намерения.
