Мое рождение стало нежданным сюрпризом и сразу все осложнило. Собственно, этим и определилась вся моя жизнь.
Мы с братом-близнецом были зачаты в Вудстоке. И под Вудстоком я подразумеваю музыкальный фестиваль. Горячее лето 1969 года и все такое. Человек высадился на Луну, а в маленьком городке на севере штата Нью-Йорк собрались полмиллиона хиппи…
«Вудсток: мир и любовь».
Помните ту легендарную фотографию? Вы наверняка ее видели. Парочка хиппи, парень и девушка, сидят в обнимку, завернувшись в одно одеяло, и смотрят в камеру сонными затуманенными глазами. Когда мне было шесть лет, моя бабушка Банни рассказала мне о Вудстоке, и я спросила, кто эти люди на снимке. Мои мама с папой?
Могли быть и они. Немного похожи. Но Банни так не считала. Она рассмеялась и добавила, что не уверена, что у моих родителей вообще было с собой одеяло.
Она сказала, что моя мама отличалась от всех других девушек, которых знал папа. (Это было понятно. Моя мама ни на кого не похожа. Других таких нет.) Когда папа с ней познакомился, она была настоящей красавицей, художницей, носила серебряные амулеты, звенящие браслеты, длинные юбки и яркие цветастые рубашки, которые расписывала сама. Она рисовала батик, плела макраме и занималась магией. Ее звали Джанет, но она переставила буквы местами и называла себя Тенадж.
Была ли это любовь? Наверное, да. А возможно, это было что-то из тех мистических, мимолетных мгновений, которые иногда происходят в жизни.
«Наверное, она его околдовала», – шепнула мне бабушка с тихим смешком. Она приложила палец к губам, ее глаза заблестели. Это был наш с ней секрет.
Мой отец – вовсе не тот человек, которого можно представить себе околдованным. Обычный парень из сельской глубинки, сын фермеров из Нью-Гемпшира по имени Роберт Грир Линнель. Когда они познакомились с мамой, ему было восемнадцать лет, и, мне кажется, его просто ошеломило увиденное на Вудстоке. В то лето он окончил школу, и, как выразилась Банни, ему и его лучшему другу Тому стукнуло в голову съездить на рок-фестиваль в штате Нью-Йорк. По возвращении он собирался остаться в родном городке и уже всерьез приступить к работе на ферме.
Но потом – сколько бабушка мне об этом ни рассказывала, каждый раз понижала голос на этом месте – то ли из-за музыки, то ли из-за простуды благодаря проливному дождю, а может, из-за витающей магии и дыма, который папа волей-неволей вдыхал, он запал на Тенадж.
Бабушка говорила именно так: «запал».
«Запал» – как упал или выпал.
Упал в яму?
Впал в прострацию?
Выпал из реальности?
Влюбился без памяти?
Бабушка только смеялась. Всё вместе. Полная катастрофа.
После фестиваля он не вернулся на ферму, где его ждали, не вернулся к отцу, который рассчитывал на него и из-за этого пришел в ярость. Бабушка не говорила, что тоже злилась на сына, но однажды призналась, что была «малость разочарована». Она за него очень переживала. Но все-таки понимала его чувства. Она знала, что творит с человеком любовь.
Но сильнее всех разозлилась папина девушка, Мэгги Маркли. Весь город считал, что у них с Робертом любовь до гроба. Она не поехала с ним в Вудсток, потому что устроилась на работу и не хотела отпрашиваться на несколько дней, и это решение стало главной ошибкой всей ее жизни.
Вот так и случилось, что мои родители, практически чужие друг другу люди, поженились и поселились в Вудстоке, в маленьком домике размером не больше садового сарайчика. А уже в мае следующего года родились мы с братом, вышли в мир, потрясая крошечными кулачками и выкрикивая свою мелодию. Бабушка говорила, что у нас были мамины глаза и крепкие папины кулаки, – видимо, нам обоим до чертиков надоела теснота в худеньком мамином теле, и мы хотели скорее выбраться на свободу, в большой мир, где можно развернуться.
