Женщина металась на кровати, тяжело дышала и лишь иногда едва
слышно стонала. Ее спутанные волосы прилипли ко лбу и щекам, а
глаза время от времени закатывались. Повитуха била ее по щекам и
требовала:
– Ну-ка не ленись, тужься! Давай еще немного!
Женщина старалась, но она была настолько плоха, что, казалось,
даже не понимает, что ей говорят.
Наконец, ребенок показался и повитуха, ругаясь и шипя сквозь
зубы, помогла ему покинуть чрево матери.
– Девка у тебя, – бросила повитуха матери, передавая младенца
помощнице. – Давай еще немного. Ну, тужься же, болезная, послед
сгубит тебя, если не выйдет. Ну давай!
– Да увидишь еще ребеночка, погоди немного. Вишь, измучилась-то
как! На-ка пей и спи, – повитуха поднесла к губам женщины поильник
после того, как все роды завершились и завернутый младенец
причмокивал из рожка на руках служанки.
Женщине и пить ничего не надо было, она ушла в забытье, сразу,
как ее перестали тормошить.
– Что стала, дурная? – обратилась пожилая энергичная повитуха к
служанке. – Дай сюда младенца-то. Да не того, глупая. Ага, вот так,
пеленочки-то сменить надо. Ну все, иди уже, иди.
Скрипнула дверь черного хода и щуплая фигурка девушки, бормоча
молитвы, скользнула на улицу, прижимая к груди сладко посасыпающий
теплый живой комочек.
Повитуха же тяжело вздохнула, отобрала у оставшегося младенца
рожок и хлопнула его по розовой попке. Дите обиженно зашлось в
крике.
– Эй, кто-тут кормилица? – повитуха распахнула дверь из покоев
новоявленной мамаши. Покормить младенца надо.
Она сунула спеленутый по рукам и ногам комок дородной бабе с
налитой грудью.
– А кто родился-то, кто? – заинтересовано вытягивали шеи и
перешептывались любопытные слуги.
– Сегодня у моего старшего сына родилась дочь! – провозгласила
излишне худая женщина в черном платье. Она шагнула вслед за
повитухой с натянутой, как струна, спиной и оглядела собравшихся
надменных взглядом. – Свидетельствую! Позаботьтесь о своей
госпоже.
Чуть прихрамывая, она спустилась вниз и вышла через центральный
вход. Больше ее ничего не держало ни в одном из домов, стоящих по
соседству. Она сдела, все что могла. Теперь ее мальчик точно будет
счастлив.
– Ась? Что случилось? Ничего не пойму! Да вы, маман, не
стесняйтесь, яснее выражайтесь. Молчите? Ну, молчите, молчите. Вы
такая мне больше нравитесь.
Я поймала злобный взгляд свекрови, которым она в очередной раз
пыталась испепелить меня, и широко улыбнулась, изображая полное
непонимание. Мне было стыдно, что я радуюсь чужой немощности, но
все равно злорадствовала. Вдовствующая баронесса за время пути меня
изрядно достала. Особенно после того, как поняла, что я
попаданка.
– Ой, и не надо на меня глазами сверкать, мне ваше семафорство
не понять. И ручками не машите, а то не дай бог из коляски выпадете
и совсем убьетесь. А мне вас с ложечки кормит недосуг, и у меня и
так двое детей. Ась? Опять что-то сказать хотите? А, по нужде,
наверное. Ну так это мы щас. Нюшка, – громко крикнула я, подмечая,
как коробит от моей манеры общаться старуху, – ну-ка выгуляй
госпожу баронессу до ветра.
Служанка забрала и покатила прочь с глаз кресло с вредной
старухой, а я подняла глаза к небу, не иначе, как ища поддержки у
местных богов. Поняв, что помощи не будет, глубоко и медленно
вдохнула, резко выдохнула, и, немного успокоив нервы, подвинула к
себе тетрадь, в которую на родном русском записывала все мысли,
касающиеся того, что произошло со мной.
Когда-то я мечтала, чтобы сидеть вечерами на веранде
собственного дома в каком-нибудь тихом умиротворенном месте, вязать
носки и ждать, пока накроют стол к чаепитию. А потом пить чай из
самовара и слушать разговоры домашних – детей, внуков,
правнуков…
